Варвара Головина - В царском кругу. Воспоминания фрейлин дома Романовых

На Пасху она пригласила нас всех по очереди, раздала подарки, которые доставала из глубины перины, и троекратно похристосовалась со всеми.

— Немного грустно, — сказала мне она, — лежать в такой день в постели, но раз так угодно Богу, значит, это хорошо. Не будем просить и желать ничего, помимо Его воли.

В каждом ее слове звучало безграничное смирение. Чувствовалось, что она всецело предалась Тому, Кто ее позвал.

23 апреля, в день моих именин, она была так добра, что вспомнила обо мне и прислала мне в подарок вазу и букет цветов. Я записываю эту подробность, глубоко тронувшую меня, потому что это была часть тех забот, которые расточала Государыня в то время. Казалось, она берегла силы только для того, чтобы доставлять радость другим. Особенно трогательное сочувствие она выказывала больным и обездоленным, оставаясь верной до конца главной черте своего характера.

Незадолго до кончины она вспомнила об одной бедной англичанке, которой помогала много лет, и послала ей через нас деньги в конверте, надписав дрожащей рукой: «Мисс Лонди от одной больной».

В первые дни мая встал было вопрос о ее переезде в Царское Село, но доктора заявили, что нечего и думать об этом. Силы ее стремительно угасали.

Каково же было всеобщее удивление, когда стало известно, что Государь покинул город и поселился в Царском. Знали, что он там не один, и это производило тяжелое впечатление, если не сказать больше. Императрица, конечно, тоже обо всем догадывалась, потому что старалась выгородить Государя в глазах окружающих.

— Я сама умоляла Государя уехать в Царское, — говорила она, — этого настоятельно требует его здоровье. Свежий воздух и отдых пойдут ему на пользу, пусть хотя бы он наслаждается загородной жизнью.

Мог ли он наслаждаться ею в подобных обстоятельствах? Каждый задавал себе этот вопрос и пожимал плечами. Правда, Государь почти каждый день приезжал в город повидать Государыню, но часто в такие часы, когда она была в полудреме; она видела его как бы в тумане, несмотря на все свои усилия выйти из оцепенения в те минуты, когда он входил в комнату. К этому сонливому состоянию вскоре добавились галлюцинации. Она видела вокруг себя воображаемые предметы и лица, но обыкновенно быстро спохватывалась и осознавала, что находится под действием болезненного внушения.

Двадцать первого вечером Мальцева сказала мне, что нашла ее в очень тяжелом состоянии. Ее дети, как бы они ни были обеспокоены, все же не отдавали себе отчета в тяжести положения матери. Великая княжна говорила мне потом, что жила в уверенности, что болезнь матери продлится не один месяц.

Император приехал из Царского двадцать первого утром и был поражен чрезвычайной слабостью Государыни. Он посоветовался с Боткиным, не следует ли эту ночь ему провести в городе. Казалось что, положение было достаточно серьезным для принятия такого решения, но почтенный Боткин с уверенностью, вообще свойственной докторам, удивил, что этой ночью он ручается за жизнь Государыни. Однако именно по истечении этой ночи ангел смерти совсем тихо прилетел за нею, пока весь дом спал. Никто, даже окружавшие ее сиделки, не могли с точностью указать минуту, когда отлетела ее дорогая душа. Эта тихая одинокая смерть «тала гармоничным и возвышенным заключительным аккордом жизни, такой чуждой шуму и земной славе. Она как-то выражала желание умереть одной, не чувствуя в себе мужества перенести душераздирающие прощания с близкими. В другой раз она сказала в шутку:

— Не люблю этих пикников возле смертного одра.

Ее желание было исполнено, но страдания близких стали от этого еще мучительнее.

Проснувшись утром, я узнала о нашем несчастье. Да, его предвидели, ждали, но лишь в ту минуту, когда удар поразил нас, мы поняли, насколько мы жили надеждою, вопреки всему.

Святыня дома рухнула вместе с ней. Горькими слезами я оросила его порог, с ошеломляющей ясностью предвидя страшное будущее, ожидающее нас. В домашней одежде я спустилась в приемную, смежную со спальней Государыни. Здесь собрались все обитатели дворца, но дверь комнаты дорогой покойной была закрыта даже для членов Царской семьи, уже собравшейся в Зимнем дворце. Государь должен был первым войти в комнату покойной, а он был в Царском. Извещенный депешей, он прибыл к 10 часам. Глаза его были красными от слез, когда он вышел из спальни. Молча он обнял нас всех по очереди. Бедная Великая княжна бросилась ко мне в объятия, задыхаясь от рыданий, и я услышала только ее слова:

— Слава Богу, что мама не страдала в последние минуты.

Когда вся семья простилась, мы получили разрешение войти. Она лежала к нам в профиль, с наклоненной головой, вытянув руки вдоль тела, словно очень устала. Наша Государыня спала вечным сном, трогательная, целомудренная и ангельски прекрасная даже в самой смерти. Ее портреты, выполненные в тот же день, не передают и не могут передать достоверно этот изменившийся и как бы проникнутый ощущением своего нового жилища облик. Никогда я не видала ничего подобного.

Великая княгиня Елена Павловна тоже была прекрасна на смертном одре, по более земной красотой.

Несколько часов спусти, после необходимого туалета, поза Государыни, к нашему великому сожалению, изменилась, по зато ее дорогое лицо, утратив страдальческое и усталое выражение, сияло молодостью. Пока тело оставалось в спальне, мы, свитские дамы, менялись возле нее каждые два часа. Я с нетерпением ждала свой черед, я испытывала какое-то горестное желание быть рядом с ней, смотреть на нее. Ночью происходило что-то особенно грандиозное, захватывающее: ничто не нарушало тишины, в которой звучал голос священника, медленно читающего слова Евангелия. Они так хорошо соответствовали чистому видению, бывшему перед нами, что душа переполнялась священной гармонией. Я как бы безотчетно следовала за нашей дорогой покойной по ее невидимому пути. Господь счел ее достойной предстать перед Ним, как дорогой плод, созревший для Его Царствия. Да, это были необыкновенные часы, незабываемые, едва омраченные личной скорбью, редкие часы, когда всем своим существом понимаешь смысл порядка вещей, который внезапно вырывает нас из суматохи повседневной жизни.

На третий день утром ее положили в гроб. Присутствовали только Царская семья и ближайшее придворное окружение. Войдя в комнату покойной, я была удивлена царившей там темнотой. Свет дня не проникал сюда, а многочисленные свечи, нисколько не освещая помещения, отбрасывали на все предметы странные мертвенно-бледные тени. Я ощутила какое-то невыразимое угнетение и беспокойство, которые вскоре нашли объяснение. Надвигалась гроза. С каждой минутой сгущались сумерки, атмосфера делалась все удушливее, и, как только подняли тело Государыни, чтобы положить ее в гроб, зигзаг молнии пересек комнату, гроб и раздался оглушительный раскат грома как раз на словах священника, громким голосом читавшего Евангелие от Иоанна: «Тогда пришел с небес глас: и прославил, и еще прославлю. Народ, стоявший и слышавший то, говорил: это гром». Все собравшиеся в больших залах для участия в похоронной процессии также были поражены внезапной темнотой, поскольку грозы в такое время весьма редки у нас. Едва можно было различить, как мне говорили, лицо стоявшего рядом.