Варвара Головина - В царском кругу. Воспоминания фрейлин дома Романовых

Граф Михаил Тариэлович Лорис-Меликов (1825–1888) — российский военачальник и государственный деятель; генерал от кавалерии (17 апреля 1875), генерал-адъютант. Член Государственного совета (11 февраля 1880 года). Почетный член Императорской Академии наук.

— Не понимаю, — сказала она однажды, — как мой старший брат мог оставить папа в такую минуту. Папа сам был таким хорошим сыном, что было бы справедливо воздать ему тем же и пытаться заменить ему мама, насколько это возможно.

Эти и многие другие слова в том же роде заставили меня подозревать, что она ничего не знает о связи Государя с княжной Долгорукой, хотя это казалось невероятным со стороны замужней уже в течение шести или семи лет женщины, живущей за границей, где газеты цинично, без всякой оглядки смакуют и то, что было, и чаще даже то, чего не было. Но сдержанность ее была такова, что, несмотря на близость наших отношений, я никогда не могла определенно ответить, знает ли она обо всем. Позднее я узнала, что, будучи осведомленной, она все же надеялась силою заботы и любви вернуть привязанность отца к законной семье и удалить его от другой — мысль очень наивная, иллюзорная, но достойная сердца дочери. Должна добавить в связи с этим, опережая события, что дети Императора никогда не позволяли себе даже между собой обсуждать поведение отца. Они не обмолвились о нем ни словом на протяжении многих лет. А соблазн возникал часто.

В это пребывание в Царском, о котором я уже говорила, Государь совершал ежедневную прогулку в экипаже с Великой княжной и сыновьями. В Павловске, где-нибудь в парке, несомненно, в заранее условленном месте. Государя ожидал его верховой конь. Император выходил из экипажа, прощался с детьми, садился на коня и ехал в направлении, хорошо известном публике. Вторая половина прогулки совершалась в обществе тайной подруги. Этот маневр повторялся ежедневно. Однажды утром упомянутая дама, видимо, по ошибке приехала раньше назначенного свидания, ее коляска, сопровождаемая сворой собак, показалась в тот момент, когда Государь прощался с дочерью и сыном. Одна из собак, похоже, хорошо знакомая с экипажем Императора, впрыгнула внутрь и никак не хотела уходить. Стоило большого труда ее оттуда выгнать, сцена эта продолжалась довольно долго к великой неловкости, как я подозреваю, всех присутствующих.

— Поверите ли, — говорил мне несколько месяцев спустя Великий князь Сергей, — во время всего пути от Павловска до Царского мы с Мари не только не обмолвились ни одним словом об этом событии, но и взглядом не обменялись.

Да, в наше время подобная выдержка встречается нечасто, даже в обычных семьях.

Во время маневров Великая княжна часто сопровождала отца в Красное Село и Ропшу. Она делала это много раз даже в ущерб своему здоровью и несмотря на вкрадчивые намеки Лорис-Меликова, который пытался отговорить ее, зная, что Государь всюду ездит в сопровождении княжны Долгорукой и ее детей. Он поселял их рядом с собой и по соседству с Великими княгинями, так сказать, под покровом тайны. Мария Александровна не внимала советам Лорис-Меликова, пока однажды в Ропше она сама не заметила детей Юрьевских, которые из любопытства приникли к окнам, чтобы поглядеть на военные маневры. Трудно понять, ради чего Государь осложнял и без того щекотливую ситуацию. Я нахожу этому несколько объяснений. В его характере было невероятно много ребячества, он не мог себе ни в чем отказать, легко воображая, что его наивные ухищрения не заметны посторонним, чем очень вредил себе. Может быть, он хотел приучить свою настоящую семью к новому порядку вещей, который ее ожидал. Через какие огорчения пришлось пройти бедным детям еще задолго до развязки!

— Мне казалось особенно невыносимым, — сказала мне впоследствии Великая княжна, — что папа запретил нам входить к нему без доклада.

Впрочем, в то время никто из них еще не помышлял о возможности брака, даже граф Адлерберг, как я с великим удивлением узнала от него позднее. На семейных обедах вскоре стало больше приглашенных, среди прочих были министры и придворные дамы. Однажды, когда я присутствовала при туалете Великой княжны, она сказала со вздохом:

— Увы, придется снова идти любезничать со старыми колпаками.

Бедняжка не имела ни минуты настоящего покоя после смерти матери. Этот вздох меня удручил, что я не преминула ей выразить. Она перебила меня с живостью:

— Нет, нет, пожалуйста, не сокрушайтесь обо мне. Знаете, я очень много размышляла этой зимой, еще до нашего несчастья, и поняла, что на первом месте должен быть дух жертвенности как в великом, так и в малом. Теперь я это знаю на опыте. Как только я задумываюсь о себе, я чувствую себя несчастной. Чтобы избежать этого, есть только один способ, уверяю вас, — думать о других.

Я умолкла, но сердце мое вознеслось в порыве благодарности к Богу.

Через шесть недель после смерти Государыни младшие Великие князья заболели корью. Болезнь охватила весь дом. Вскоре она настигла и Великую княжну с ее четырьмя детьми. Государь очень часто навещал больных. Он переходил с этажа на этаж и долее всего оставался рядом с дочерью, комнату которой я не покидала ни на минуту. Так что я видала его по нескольку раз в день и мы беседовали о том, о сем, чтобы не давать Великой княжне говорить самой. Однажды я попросила Государя подарить мне портрет Государыни, выполненный после ее смерти. Эти снимки не были в продаже. Государь оставил за собой исключительное право их распространения. Он ответил любезным согласием, и, поблагодарив его, я решила, что настала подходящая минута высказать свое маленькое исповедание веры, чтобы раз и навсегда выразить мое нравственное отношение к прошлому. Впрочем, он и не мог не узнать его на протяжении стольких лет, что я жила под одним с ним кровом.

— Осмелюсь добавить. Ваше Величество, — сказала я, — что я чувствую себя достойной владеть этой драгоценной карточкой, потому что я всем существом принадлежала Государыне.

Он ничего не ответил, но портрет мне прислан не был, что я не могу приписать простой забывчивости. У Государя была великолепная память, он никогда не заставлял долго ждать исполнения просьбы. Позднее Великий князь Сергей Александрович подарил мне этот портрет, которого желала моя душа, но весь эпизод показался мне значительным как предвестник будущих событий. Может быть, уже тогда Государь прикидывал в уме и рассчитывал, кто может принять его сторону. События подтвердили, что я оказалась права, высказавшись откровенно. А в то время я сочла корь, свирепствовавшую в доме, за благодеяние. Для детей Государыни это было время вынужденного уединения, в котором они очень нуждались. К тому же они были, таким образом, ограждены от встреч с другой семьей, которая появлялась теперь все более открыто, отбросив в сторону всякое стеснение и всякий налет тайны. Гуляющие в Царскосельском парке часто встречали траурный экипаж, в котором красовалась княжна Долгорукая со своим потомством. Встречая знакомых. Государь порой их останавливал и беседовал с ними, невзирая на присутствие своего незаконного сопровождения. Так, архиерей Рождественский и прусский генерал Вердер были застигнуты врасплох и огорченно жаловались мне потом на этот знак неуважения со стороны Государя. Со мной не случалось ничего подобного единственно потому, что, зная о постоянстве Государя даже в его непостоянстве, я избегала выходить из дома в часы его обьганых прогулок.