Варвара Головина - В царском кругу. Воспоминания фрейлин дома Романовых

Как общественный деятель граф Адлерберг, разумеется, принадлежит обществу, и выдающаяся роль, которую он играл в течение царствования Александра. И, не может не вызвать разные оценки и суждения, и, надо признаться, чаще отрицательные, чем положительные. Его называли барином-игроком, обвиняли в эгоизме, лени и чрезмерном властолюбии. Может быть, но всех этих обвинениях и была доля истины, но преувеличенная настолько, что выглядит клеветой. Ему невозможно было отказать в благородстве ума и большом достоинстве чувств, В своем двойном качестве друга и министра двора он был совершенно незаменим для Государя. Он был посвящен во все дела Царской семьи, знал все пружины политического механизма, и в то же время отличительными чертами его характера, приводящими в ярость любопытных, были скромность, умение хранить тайны. Несмотря на природную леность, он необыкновенно много работал, обладая необыкновенными способностями. Зная все европейские языки, он к тому же владел пером, как профессиональный литератор, и вообще был человеком выдающейся культуры, которую никогда не выставлял напоказ. Всегда нужно было ловко его вызывать на то, чтобы он приоткрыл кладовые своей невероятной памяти. Этот несовершенный портрет почти бесполезен, потому что я хочу доказать лишь одно — он никогда не услуживал и не был конфидентом Государя в истории с княжной Долгорукой. Впрочем, впоследствии события это совершенно подтвердили и общественное мнение на его счет было единодушно. Я же об этом узнала как-то совершенно случайно, и не без удивления, поскольку близость графа к Государю была так велика, что не оставляла места подобному предположению.

Прежде всего следует сказать, что тайна Государя принадлежала всем. Естественно, о ней говорили с друзьями за закрытыми дверьми, но при дворе мы не могли себе позволить ни малейшего намека на этот предмет, даже с лучшими знакомыми. Только чрезвычайные обстоятельства могли заставить меня нарушить правило, принятое со всеобщего молчаливого согласия. Мы прекрасно знали, что барышня следует за Государем во всех его поездках за границу, но в Крыму, где мы проводили каждую осень, она еще не появлялась. Не могу вспомнить год, когда она впервые туда проникла, но однажды утром я отвезла мою ученицу к родителям, ожидавшим ее в Массандре, и возвращалась одна в коляске. Каково же было мое удивление, когда на Ялтинском мосту, то есть на проезжей дороге, на глазах у всех я увидала идущую пешком упомянутую особу. Будь это чуть раньше, юная Великая княжна увидала бы ее тоже. Мысль о том, что девочка в своем чистосердечном неведении могла сказать об этой встрече матери, вызвала у меня дрожь. Княжну поместили в долине, но, было похоже, инкогнито не входило в ее планы, и она предпочитала открыто появляться. Кто стал бы с уверенностью утверждать, что подобная встреча не повторится!

«Ласточкино гнездо» — памятник архитектуры и истории, расположенный на отвесной 40-метровой Аврориной скале мыса Ай-Тодор в поселке Гаспра на южном берегу Крыма. Строение напоминает средневековый рыцарский замок вроде Белемской башни или виллы Мирамаре близ Триеста.

После долгих колебаний я решила обратиться к графу Адлербергу, не подозревая, как я говорила выше, что он может не знать тайны Государя. Я была уверена, что только его одного послушают, если речь зайдет о соблюдении приличий. Я сама нуждалась в поддержке и опоре человека более сильного, чем я, в таком щекотливом деле, и, войдя к графу, я тут же выложила ему возмущенно и энергично, как всегда бывает, когда чувства берут верх. Я даже сделала ему горькие упреки в том, что он не подумал оградить. Государыню от таких оскорбительных и отвратительных случайностей. Много лет прошло с тех пор, а у меня перед глазами и теперь стоит печальное и удрученное выражение лица графа после моей тирады, которую он выслушал молча.

— Увы, дорогая графиня, — сказал он наконец, — не ждите от меня ни помощи, ни совета. Я сам изнемогаю под тяжестью ужасной ситуации, и вы совершенно заблуждаетесь на мой счет. Государь не только ни разу не говорил со мной о своих отношениях с княжной Долгорукой, но при всяком случае старается уверить в обратном, играя со мной совершенно ненужный спектакль. Он понимает, что я не могу ничего не знать и мне, как министру двора, надлежит оплачивать расходы, которые влечет за собой сложившаяся ситуация, и, однако, повторяю, между ним и мною не было сказано ни единого слова об этом предмете, не прозвучало ни единого намека.

Несмотря на то что моя надежда получить нравственную поддержку не состоялась, я не могла не поздравить от всего сердца Адлерберга с тем, что он чудесным образом сумел избежать участия в скандале. Итак, мне оставалось полагаться только на свою счастливую звезду, и, слава Богу, она была ко мне благосклонна.

Все, что я описываю, дела давно минувших дней, хотя именно они наложили свою печать на все последующие события. Бедный граф Адлерберг, положение которого и в ту пору было довольно сложным, даже не предполагал, какое испытание его ожидает. Я постараюсь воспроизвести во всей полноте то, что мне рассказывал граф спустя несколько недель после женитьбы Государя.

4 июля в Царском Селе граф был вызван к Государю, совергиенно не подготовленный к тому, что ему предстояло выслушать. Государь без лишних слов, хотя и очень неуверенным голосом, объявил, что решил венчаться с княжной Долгорукой, объясняя свое решение тем, что она многим пожертвовала ради него, что от этой связи родились дети и, наконец, что поступить так ему велит чувство долга.

— Вообразите мою растерянность, — сказал граф, — я с трудом улавливал слова Государя и не могу выразить, что я чувствовал в ту минуту, — меня как бы закружило в вихре кошмара, и пусть вам покажется странным, но ни разу возможность такой развязки не пришла мне в голову.

— Я умолял Государя, — продолжал граф, — во имя всего святого отказаться от рокового намерения, если только он не принял решения тотчас же отречься от престола. Я представлял перед ним в отчаянных выражениях ужасные, неисчислимые последствия подобного поступка: несчастье Царской семьи, непременное падение его престижа, возмущение и даже презрение общества, которое он рисковал на себя навлечь. Как бы ни были сильны и несдержанны мои слова, я еще владел собой. Будучи уверен, что Государь говорит об отдаленном будущем, я тешил себя надеждой, что со временем мне удастся уговорить его переменить планы. Это заблуждение продолжалось довольно долго, и нашу беседу можно разделить, таким образом, на две части. Вначале Государь возражал на мои нападки и даже пытался стать на юридическую почну, правда, весьма зыбкую, доказывая, что Император, дающий разрешение на морганатические браки членам Царской семьи, вправе распорядиться и собственной персоной. Было очевидно, что он выносил и продумал свое решение, но я был поражен противоречивостью и отсутствием логики в его защите. Поистине это был другой человек! Традиции, к которым он так тяготел прежде, глубокая порядочность, хорошо нам известная в нем и составлявшая прелесть его натуры, вдруг куда-то исчезли! Слушая его, я чувствовал, что его поврежденный разум больше неспособен воспринимать настоящий здравый смысл. Он хотел свадьбы любой ценой, не взирая на то что многое придется разрушить для достижения этой цели. Наша словесная битва продолжалась целую вечность. Я обезумел от горя и пытался сохранить хоть каплю хладнокровия, но, когда Государь, заканчивая спор, сообщил, что венчание назначено на послезавтра, я потерял свойственное мне обычно самообладание. Я больше не владел собой и наговорил ему кучу неистовых слов, не умея да и не желая сдерживаться в выражениях. Он ничего не ответил, повернулся на каблуках и вышел из комнаты. Минуту спустя дверь снова открылась и вошла княжна.