Ирина Кнорринг - Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 2

А я уже спокойна. Пережила, переплакала.

От Игоря получила второе письмо сегодня. Очень милое и довольно толковое. Он живет в пансионе, встает в 7 часов. Работает в поле. «Сейчас мы убираем хлеб и картошку». По всем мелочам видно, что очень доволен.

В воскресенье мы с Юрием сделали в первый раз велосипедную прогулку, в Charonne [445].

В понедельник я сдала библиотеку и получила остаток в 22 фр<���анка>.

Кажется, то, что для меня является таким важным и замечательным, для Юрия имеет очень мало значения. Немножко удовольствия. Вот и все. И напрасно я так расплакалась из-за этой истории сегодня.

Еще, м<���ожет> б<���ыть>, и правда, что мы все-таки поедем 1-го, аон не будет там кого-то заменять на работе (это будет только благодаря мне, конечно), ведь даже не в этом дело. Ведь оскорбительно то, что он вообще забыл, что мы собирались ехать в следующую среду. Для него это только vacances payees [446], а для меня это то единственное время в году, когда мы бываем вместе. Конечно, не надо было плакать. Пусть делает, что хочет и как хочет.

В этом году даже весь маршрут разработала я одна. Он как-то вообще все «забыл».

Сейчас третий час ночи. Он опять ушел к Гальским [447]на Монпарнасе, а вставать ему теперь надо в 5 часов. Опять будет манкировать работой (сейчас это, видимо, можно)… Возвращается…

В воскресенье, как снег на голову, письмо от Игоря: «Я живу очень хорошо, и я рад, что скоро уезжаю». Что значит, «скоро»? Вчера побежала к Зерновой. Действительно, возвращается он в пятницу, 3-го. В той местности, где он живет, появилась эпидемия детского паралича, и хотя опасность не велика, но они боятся ответственности. Что делать? Или мне оставаться в Париже, или мальчишку куда-то девать? Нельзя, во всяком случае, оставлять его здесь. Мне пришла в голову единственно правильная, по-моему мнению, мысль — отправить его к Лиле [448]. Боже, какая поднялась буря! «К Лиле! К этой сумасшедшей! Это просто преступление! Она и своего-то ребенка испортила!..» Я уже молчу и предоставляю все Юрию. «А la guerre, comme a la guerre» [449]. С нашими не разговариваю. Сегодня жду от Лили телеграмму. Если она согласится, то приедет за ним в воскресенье.

Очень грустно, конечно, что мальчонка приедет без меня. Но было бы еще грустнее уехать на другой день после его приезда. Это было бы совсем невозможно.

Вчера, идя к Зерновой, встретила на улице Елену Ивановну. Очень обрадовались друг другу. Расцеловались, разговорились. Она позвала меня зайти к ней. Я с минуту поколебалась. Потом решила, что если придется встретиться — что же? — приму бой. К счастью, Б.Г. не было дома. Ел<���ена> Ив<���ановна> говорила мне о том, как она жалеет обо всем происшедшем, как она рада нашей встрече, и что теперь всему конец.

— Теперь вы придете к нам после вашей поездки, когда я вас позову?

Я ответила уклончиво:

— Ну, это мы посмотрим еще.

— Нет, нет. Cа у est. C’est fini [450].

Быть может, тогда я готова была принять это предложение и только подумала о Юрии, как он к этому отнесется.

— Мы будем часто приезжать в Париж, мы будем видеться, а потом вы как-нибудь приедете к нам в Страсбург…

А сегодня утром вдруг вспомнила, как Борис писал Ел<���ене> Ив<���ановне>, что не знает, как со мной быть, как от меня отделаться, и в то же время бегал на бульвар Пастер… И поняла: нет, не могу! А встрече с Ел<���еной> Ив<���ановной> я искренно рада. И хочу видеть ее еще.

Сегодня мы, правда, никуда не уехали, но завтра все-таки поедем. Уж я злилась, и ругалась, и ревела все утро.

Ну, вот… Через полтора месяца опять принялась писать. Правда, эти полтора месяца не были пустыми. Все-таки мы ездили и ездили очень неплохо. Дорогой я вела путевой дневник [451], без «лирики», конечно. Погода была хорошая, кроме самых последних дней, и дороги хорошие, и вообще как-то было хорошо. Но, не знаю почему, вспоминаю я этот год как-то без особенной радости. Как-то не было той непосредственной детской радости, как когда мы ездили на Chateau Gaillard [452], или в прошлом году в (Le Mont — И.Н.) St. Michel. Мы были серьезны, спокойны, м<���ожет> б<���ыть>, отдалились друг от друга. А м<���ожет> б<���ыть>, меня так сильно расстроило то, что я не доехала 75 км до Шартра — пришлось сесть в поезд. «Программа», таким образом, не была выполнена, и Юрию есть чем передо мной хвастаться. Об этом я очень жалею.

Игорь в Шартре встретил меня совершенно необычайно. Я никак не ждала такой встречи. И выглядел он очень хорошо, хотя не потолстел.

За день до нашего возвращения Мамочка уехала к Нине в Копенгаген [453]. Я думаю, что вернется на днях. Конечно, дома без нее тише, но и скучнее. И уж очень скучает Папа-Коля.

Потом я была сильно больна. У меня был сильнейший приступ ревматизма в левом колене. Боли были такие, что я кричала (третий раз в жизни я кричала от боли). Несколько дней я не могла двинуться. Был доктор, принимала солицылку. Недели через две боли кое-как прошли. Но не совсем, конечно. Ходить и сейчас трудно — страшная усталость в ногах. Но на это уже не приходится обращать внимания. Лечиться по-настоящему все равно нельзя: надо лежать, а разве это возможно? Нужно тепло, а мы еще ни разу не подумали о печке. Какое же тут «леченье»? Слава Богу, что хоть такой острой боли нет, что хоть ходить могу. Хожу, правда, плохо; ноги заплетаются и подворачиваются, как при очень большой усталости… Думала было лечь в госпиталь, да потом решила, что не стоит, да и не могу я, особенно, когда Мамочки нет. На поверку выходит, что я очень и очень всем нужна — как кухарка, как нянька, как любовница, но никому — как друг.

Игорь перешел через класс, что меня не особенно обрадовало. Первым учеником он уже не будет, хотя начал год с большим старанием. Учится много. По музыке — тоже. Надо бы учить его английскому языку, да времени не хватает и на русский. Если он будет так работать, при этом так есть, — его надолго не хватит.

Елена Ивановна, конечно, так и не дала о себе знать перед отъездом. Да я в этом и не сомневалась.

Теперь каждую субботу хожу в библиотеку [454]. Получать буду гроши — 25 фр<���анков> в месяц. Но, во-первых, это деньги, а во-вторых, работа уж очень приятная.

Эту зиму к нам, наверное, никто приходить не будет, да я и не хочу никого видеть. Все мне стали как-то глубоко безразличны. Это доказывает только то, что сама я перестала быть «человеком».

Что же я буду делать эту зиму? Не знаю. Знаю только, что я стала уже старше Юрия, даже внешне.

Вчера вечером у меня так разболелась нога, что я опять не могла ходить. Решила завтра пойти в госпиталь и, если возможно, то и остаться там.