Анатолий Черняев - Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991

Нишанов и Лаптев — председатели палат Верховного Совета — провели экстренное заседание Комитетов. Лукьянов вылетел в Крым для встречи с Горбачевым. И самое-самое: Минобороны, проанализировав ситуацию, сложившуюся в результате введения чрезвычайного положения в ряде мест, приняло решение немедленно вывести войска из этих мест (т. е. не просто бронетехнику, а войска целиком, т. е. и десантников, и т. п.).

С кем остаются Янаев и Пуго + их генерал Калинин — комендант Москвы — перед лицом народа?!

С 6 часов по "орбите" объявлено — будет полностью транслироваться сессия ВС РСФСР! Было уже часов II вечера 20 августа. Я включил на полную мощность телевизор. Подсел на корточках к Ольге… у ее колен.

— Оля! Есть серьезная вещь. Вы готовы меня выслушать? Только очень серьезная. Можете сразу же, еще не выслушав, пока я еще не начинал говорить, отказаться.

— Ну что вы, Анатолий Сергеевич! Будто вы меня не знаете. Говорите. — Я рассказал о пленке и заявлении Горбачева, которое она сама печатала, о плане переправки их "на волю".

— Хорошо. Допустим, я попадаю в Москву. Дальше что? За мной наверняка будут следить.

— Да, конечно. Мы обсуждали это с М. С. и Р. М. И договорились. Вполне естественным будет, если вы зайдете к моей жене. Я напишу письмо ей… такое, как из тюрьмы, вероятно, шлют: мол все в порядке, не беспокойся, скоро вернусь, обстоятельства… и т. п., — на случай, если будут обыскивать в самолете ли, в аэропорту. А "комочек" с пленкой придется вам запрятать действительно в "укромное" местечко. Дальше так: если удастся его довезти до Москвы, вы приходите на ул. Веснина ко мне домой. Передаете жене письмо и эту штучку. Скажите, чтоб она позвонила Лене — жене Бовина. Они знакомы. Та придет. Именно она, а не сам Бовин: слишком заметная фигура, да еще на подозрении, особенно после его вопросика на пресс-конференции Янаева и К о. Ей жена передаст эту вещь, она — Сашке, а тот догадается сразу, что надо делать.

Ольга засунула пленку все-таки в джинсы. Там "комочек" постоянно выпирал. Я посмеивался, указывая пальцем на это местечко… [103]

Теперь предо мной была задача добиться от Генералова, чтоб он ее отпустил в Москву. Я и до этого, еще 19 августа, начал на него давить: как ему не стыдно! Он — офицер, допускает такое издевательство над молодой матерью. У нее — больной сынишка. Родители ничего о ней не знают. Не вечно мы будем тут сидеть, пытался его шантажировать. И ему придется ответить за такое поведение по отношению к женщине, которая вся изошлась, не имея возможности ничего узнать о том, что с ее сыном. И т. п. — в этом роде.

Однако он мне продолжал твердить: у него, мол, только односторонняя связь — ему могут звонить из Москвы. И начальство звонит. А он отсюда в Москву звонить не может. Врал, конечно.

Обговорив с Ольгой "план", я решил еще раз "надавить" на Генералова. Кстати, ничего не дали мои прежние попытки "качать права", ссылаясь на то, что я народный депутат СССР и он, Генералов, удерживая меня фактически под домашним арестом, нарушает еще и Конституцию, попирает мой парламентский иммунитет. Я пригласил его опять. Он и на этот раз соблаговолил придти. Стал опять стыдить его насчет Ольги. Но он… обыграл меня. Предложил отвезти ее в Мухалатку — это пункт правительственной связи, о котором я уже говорил, в 20 примерно км. от "Зари" в сторону Ялты, — чтобы она оттуда позвонила домой в Москву.

И произошло следующее. Спустя некоторое время после того, как Генералов предложил этот "вариант", который срывал все наши планы передать на волю информацию о Горбачеве, ко мне в кабинет явился шофер "Володя". Беру имя в кавычки, потому что, каково оно на самом деле, трудно сказать — он из КГБ. Но это был тот самый парень, который до 18 августа возил нас с Ольгой и Тамарой между "Зарей" и "Южным" по два-три раза в день.

Не поздоровался: "Где тут Ланина? Велено отвезти ее на телефон". Я встал, протянул ему руку… Он помедлил и вяло протянул свою. Я заметил в нем перемену, еще когда он за чемоданом. моим ездил. Для него — я уже преступник, заключенный. Ольга, когда вернулась, вынесла такое же впечатление — говорила: он от меня как от прокаженной отодвигался в машине. Сопровождал ее еще один из ГБ — связист. И сидел против нее, когда ее соединяли с Москвой, чтоб мгновенно отключить, если что-то лишнее начнет говорить. "Я, говорит, разрыдалась. Брат кричит в трубку: что с тобой! а я в слезах захлебываюсь. В общем — одно расстройство. А вашей жене не разрешили позвонить" (я просил ее об этом).

В общем — дали еще раз понять, кто мы для них такие.

Нелишне при этом заметить. ГКЧПист Лукьянов, выйдя из "Матросской тишины", в одном из своих многочисленных интервью по телевидению заявил: мол, все это горбачевское вранье, будто они там были изолированы и связи у них не было. В двух шагах от кабинета Черняева, в соседней комнате был телефон, по которому он мог звонить, куда хочет. Если это так, зачем же было Ольгу возить за 20 километров под охраной и даже запретить ей сказать два слова моей жене?!

Кстати, о нашей изоляции. Когда Ольга вернулась, спрашиваю у нее, что она видела по дороге. "Шоссе закрыто для движения, ответила она. Никаких машин, кроме военных. На каждом шагу пограничники. И сверху (шоссе метров на 20–25 выше территории "Зари") виднее, что на рейде уже не два фрегата, как было до 18-го числа, а я насчитала штук 16 разных военных кораблей. В дымке плохо различаешь, может, там и больше".

Кончилось наше заключение так.

Около 5 вечера 21 — го вбежали ко мне сразу все три женщины: Ольга, Лариса, Татьяна — в страшном возбуждении. "Анатолий Сергеевич, смотрите, смотрите, что происходит!" Выскочили мы на балкон… С пандуса от въезда на территорию дачи шли "ЗИЛ'ы, а навстречу им с "калашниковыми" наперевес двое из охраны. "Стоять! — кричат. Машины встали. "Стоять!" — из-за кустов еще ребята. Из передней машины вышел шофер и еще кто-то… Чего-то говорят. Им в ответ: "Стоять!" Один побежал к даче Горбачева. Вскоре вернулся и машины поехали влево за служебный дом, где мой кабинет и проч.

Я вышел из кабинета. Он на втором этаже. Прямо от моей двери лестница к входной двери в дом. Стою в помятой майке, в спортивных штанах, уже ставших портками. Мелькнула мысль — как лагерник!

В дверь внизу тесно друг за дружкой — Лукьянов, Ивашко, Бакланов, Язов, Крючков. Вид побитый. Лица сумрачные. Каждый кланяется мне!! Я все понял — прибежали с повинной. Я стоял окаменевший, переполняясь бешенством. Еще до того, как они ушли в комнату налево, развернулся и показал им спину. Ольга стояла рядом, красная, в глазах торжествующие бесенята.

В кабинет вбежали Лариса и большая Татьяна. Она вся такая степенная, сильная, спокойная — вдруг бросилась мне на шею и зарыдала. Потом — нервный смех, всякие восклицания, не запоминающиеся реплики… Словом — ощущение: кончилась наша тюрьма. Подонки провалились со своей затеей.