Зинаида Чиркова - Вокруг трона Екатерины Великой

Екатерина даже написала своему корреспонденту Гримму об этом труде Безбородко и хвастливо спрашивала его по поводу всех её деяний, перечисленных в работе её секретаря: «Ну, милостивый государь, как вы нами довольны? Не были ли мы ленивы?»

Из этого видно, как оценивала императрица работу Безбородко. Но эти похвалы ещё не давали секретарю возможности жить на широкую ногу. У него всё ещё не было достаточного запаса денег, и он решил попробовать себя в деле, которое, по слухам, приносило много дохода. Он начал заниматься винокурением.

«Прямая надобность, — писал сам Безбородко родным по поводу своего нового дела, — убеждает браться за подобные промыслы, ибо и теперь то же скажу, что служба наша приятна и видна, но не скоро полезна бывает, а представлять у двора приличную функции фигуру довольно надобно иждивения в таком месте, где что шаг ступить, то и платить надобно.

Впрочем, я не могу довольно нахвалиться своим пребыванием здесь. Её императорское величество от дня в день умножает ко мне свою доверенность. Для собственного вашего знания скажу, дабы не причли сего в самохвальство, что меня вся публика и весь двор видит яко первого её секретаря, потому что чрез мои руки идут дела: сенатские, Синода, иностранных дел, не выключая и самых секретнейших, адмиралтейские, учреждения наместничеств по новому образцу, да и большая часть дел. Отзывами своими неоднократно всем знатным и приближённым изразить изволила своё отменное ко мне благоволение и уважение к трудам моим.

Хотя я ни малого сомнения не имею, что и самого существенного воздаяния от щедрот её ожидать должен, ино и такое милостивое в рассуждении меня обращение служит величайшим для меня одобрением и утешением».

Однако щедроты пролились на Безбородко только через три года его пребывания при дворе. В январе 1779 года императрица пожаловала ему чин бригадира, а через три месяца подарила ему тысячу двести двадцать две души в Белоруссии.

Теперь Безбородко уже не мог жаловаться на свою бедность...

В понедельник свеженький, как огурчик, приступил Безбородко к формированию своего поезда в Яссы для заключения мирного договора с Турцией.

Поезд был роскошен, едва уступал императорскому. Было тут всё: и половина гарема, и царские подарки для турецких уполномоченных на переговорах, и золотая посуда, и многочисленная свита, и целая кибитка нарядов и башмаков для самого Безбородко.

27 октября 1792 года Безбородко выехал на юг.

Во всём, что теперь делал, во что вмешивался и чем руководствовался Безбородко, видно было его неутолимое стремление во всём заменить великого человека — Потёмкина. В душе он ненавидел Потёмкина, при его жизни не раз жаловался, что все дела, поступающие на рассмотрение к тому, либо месяцами не рассматриваются, либо вообще не принимаются к обсуждению. Ответы Потёмкина всегда или долго задерживаются или вообще не присылаются, хотя Безбородко как первоприсутствующий в Иностранной коллегии обязан по распоряжению императрицы прежде всего давать Потёмкину все бумаги для ознакомления и решения.

Но это в душе, и то в минуты самого сильного расстройства духа. А на самом деле, в действительности Безбородко заискивал перед всесильным фаворитом, сохранившим всё своё влияние на императрицу даже после того, как был отставлен от её спальни, старался угодить Потёмкину и до дрожи в коленках завидовал ему.

И теперь после смерти светлейшего Безбородко вознамерился прибрать к рукам всё влияние и тот престиж, которым пользовался Потёмкин.

Роскошные пиры у Безбородко собирали в Яссах всю знатную часть переговорщиков. Правда, у него не было возможности одаривать своих гостей бриллиантами, как это часто проделывал Потёмкин, но он старался пышностью и комфортом воспроизводить те пиршества, что задавал светлейший. Слишком свежи ещё были в памяти все сумасбродства князя, все его выходки, а главное — его умение сочетать роскошь с изысканностью и изяществом.

Безбородко не обладал этим умением фельдмаршала, и зачастую его парадные обеды превращались лишь в перечень изысканных блюд, дорогих фруктов и привозных деликатесов, но подавались они лакеями зачастую в грязных белых перчатках или с оторванными пуговицами на ливреях.

Словом, Безбородко хотел, стремился походить на светлейшего, чтобы и государыня поняла, что без него, Безбородко, так же не обойтись, как было не обойтись без Потёмкина. Но все его мечтания, все его старания пошли прахом...

А между тем Потёмкин сделал для Безбородко больше, чем все его остальные покровители. Хитрый хохол вовремя заметил восходящую звезду светлейшего, сумел угодить ему несколькими услугами, и Потёмкин стал его могущественным покровителем. Ушёл Завадовский, которому обязан был Безбородко своими успехами, но Потёмкин, заменивший его, явился для Безбородко поистине кладезем. Князь не только расхваливал фактотума Екатерины, но и отмечал все его достоинства, быстроту в делах и, главное, недюжинный ум. Глазами Потёмкина смотрела на Безбородко и императрица. Но и сам Безбородко старался заслужить ещё большее благоволение императрицы.

«Никто из государственных министров, — писал о нём Гельбиг, — не мог даже в труднейших случаях и по какой бы то ни было отрасли государственного управления представить государыне такого ясного доклада, как Безбородко. Одним из главнейших его дарований было искусство в русском слоге. Когда императрица давала ему приказание написать указ, письмо или что-либо подобное, то он уходил в приёмную, и, по расчёту самой большой краткости времени, возвращался, и приносил сочинение, написанное с таким изяществом, что не оставалось желать ничего лучшего».

Маркиз де Палеро оставил заметку, также характеризующую Безбородко первых лет приближения к императрице:

«Чтобы дать вам понятие о новой должности, на которую назначен Безбородко, а также уяснить ход дел в этой стране, считаю нелишним заметить, что по принятому в здешнем правлении порядку никто, кроме чиновников, имеющих право представить доклад, не получает частных аудиенций у царицы. Её величество как государыня имеет придворный штат, состоящий из генерал-адъютантов, флигель-адъютантов, фрейлин, статс-дам, камер-юнкеров и камергеров. Как частное лицо она имеет общество, состоящее из отборных людей страны, которые собираются во дворец, известный под именем Эрмитажа.

Между тем вышеприведённый этикет так строго соблюдается, что из всех лиц, имеющих к ней доступ, никто не смеет говорить с ней о каком-либо деле, и все, от первого до последнего в империи, должны ограничиваться ходатайством о своих интересах у начальников разных ведомств или письменно обращаться к самой императрице.