Александр Наумов - Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I

Вспоминая Курумчанскую исторію, я все же долженъ оговорить, что не Есе населеніе подвѣдомственнаго мнѣ участка отличалось столь буйной страстностью и безпокойнымъ характеромъ. Курумчане были скорѣе какъ исключеніе изъ общаго состава остального, болѣе спокойнаго и покладистаго крестьянскаго люда. Ранѣе въ своихъ запискахъ я неоднократно высказывалъ свои предположенія объ общей причинѣ тѣхъ отличительныхъ свойствъ приволжскаго населенія моего участка, которыя являлись какъ бы унаслѣдованными отъ ихъ предковъ, входившихъ когда-то въ составъ вольныхъ воровскихъ дружинъ, разгуливавшихъ главнымъ образомъ на Жигулевскомъ плесѣ „Волги-матушки широкой” и существовавшихъ за счетъ своего свободнаго простора и чужого добра.

Въ общемъ же населеніе второго участка Ставропольскаго уѣзда, сплошь состоявшее изъ т. н. бывшихъ удѣльныхъ крестьянъ, отличалось привѣтливымъ характеромъ, честностью, миролюбіемъ и дѣловитой хозяйственностью. Конечно, и ихъ обычно трудовая размѣренная жизнь нарушалась исключительными событіями стихійнаго характера, вродѣ пожаровъ, эпидемій, эпизоотій и т. п. Случались также съ ними разныя несчастья и отъ преступныхъ дѣйствій отдѣльныхъ „лихихъ” лицъ. Со всѣмъ этимъ деревенскимъ зломъ н бѣдствіями приходилось посильно бороться, но борьба эта протекала при сравнительно благопріятныхъ условіяхъ — при содѣйствіи и поддержкѣ, какъ мѣстнаго земства (губернскаго и уѣзднаго), такъ и самого населенія, въ массѣ своей совѣстливаго, довѣрчиваго, склоннаго ко всему доброму и общественно-полезному.

Останавливаясь на характеристикѣ населенія, япрежде всего скажу нѣсколько словъ о религіозно-нравственномъ его настроеніи и уровнѣ.

Подавляющая часть его въ моемъ участкѣ были православные, вѣрующіе, относившіеся строго къ исполненію церковныхъ обрядностей. Ранѣе я упомянулъ, какъ щедро сельскія общества относились къ улучшенію своихъ храмовъ.

Несомнѣнно отношеніе это являлось лучшимъ доказательствомъ преданности ихъ церковно-религіозному культу. Въ церковныя попечительства тоже выбирались все дѣльные, почтенные люди.

Составъ самихъ священнослужителей былъ въ среднемъ удовлетворительный и столь любимый своими приходами, что среди нихъ даже самъ Епископъ Гурій не рѣшался устраивать обычныя свои перемѣщенія. Лишь единственный изъ нихъ былъ отправленъ „на покой” — престарѣлый о. Дроздовъ, лѣтъ около 45 священствовавшій безвыѣздно въ Старо-Бинарадской церкви. Я еще его засталъ на томъ же мѣстѣ священнической службы.

Касаясь общаго уровня нравственности населенія, могу лишь замѣтить, что наиболѣе патріархальными, строгими ичистыми нравами отличались татары, у которыхъ мѣстный ихъ мулла игралъ рѣшающую роль блюстителя и руководителя, строжайше соблюдая семейную и личную чистоту членовъ своей паствы.

За ними, въ порядкѣ послѣдовательности, шли всѣ мордовскія селенія, — обоихъ нарѣчій „мокша” и „эрзя”, и на послѣднемъ мѣстѣ стояли русскія общества. Среди послѣднихъ издавна возникла и продолжала распространяться возмутительная секта „хлыстовъ”, имѣвшая своимъ главнымъ покровителемъ и вдохновителемъ, или „Христомъ”, какъ его называли сами сектанты, богатаго самарскаго купца Прохорова.

Организація этой „Прохоровщины” была широко раскинута по губерніи. Всюду имѣлись свои „богородицы”, вокругъ которыхъ происходили въ особо приспособленныхъ для этого помѣщеніяхъ — обычно подвальныхъ — тайныя „радѣнія”. На подобныя сборища сходились „вѣрующіе” обоего пола, пѣли свои „стихи” съ восхваленіемъ и вызываніемъ „Св. Духа”, кружились, бѣсновались до самозабвенія, до тѣхъ поръ, покуда не „накатывалъ” на нихъ всѣхъ „сходившій духъ святой”.

Браковъ хлысты не совершали, дѣтей же признавали лишь тѣхъ, которыя рождались у дѣвицъ послѣ „радѣнія” и „накатыванія”. Въ результатѣ такого культа, въ нѣкоторыхъ селахъ проживали цѣлые порядки „келейницъ” — обычно во все черное одѣтыхъ дѣвицъ, но семейныхъ, т. е. имѣвшихъ своихъ дѣтей, съ точки зрѣнія сектантской законныхъ, ло обычному же нашему пониманію незаконнорожденныхъ.

Центромъ хлыстовщины, или по мѣстному выраженію, „Прохоровскаго корабля”, въ моемъ районѣ служило с. Кирилловна, гдѣ обрѣталась сама „богородица” и происходили „радѣнія”. Допуская смѣшеніе удовлетворенія половыхъ животныхъ инстинктовъ съ проявленіемъ душевныхъ экстазовъ религіознаго порядка, устанавливая соединеніе свальнаго грѣха съ признаніемъ въ немъ божественнаго начала, секта эта собственно представляла собой не что иное, какъ обожествленіе разврата, являя собою соціальное уродство людского сообщества, не встрѣчаемое даже въ животномъ мірѣ.

Хлысты, фактически предававшіеся при отправленіи своихъ сектантскихъ обрядностей „свальному грѣху”, въ то же время оффиціально заявляли себя вѣрующими христіанами, посѣщали православные храмы, и внѣ своихъ хлыстовскихъ обрядностей, вели образъ жизни скромный и внѣшне даже строго благочестивый.

Бороться съ этой сектой неоднократно принимались и духовныя и свѣтскія власти, но обычно безуспѣшно. Слишкомъ тайно, умно, осторожно вели себя „Прохоровцы”, и совершенно обратно вели себя въ дѣлѣ сыска консисторскіе агенты и чины полиціи.

Такъ или иначе, но существованіе секты вносило несомнѣнный соблазнъ, хотя бы ввидѣ образованія особой группы „келейницъ”, вокругъ которыхъ выростало особаго рода „безотцовское” молодое поколѣніе.

Въ нѣкоторыхъ селахъ подобныхъ „сиротъ” было довольно значительное количество, и это обстоятельство еще болѣе осложняло опекунское дѣло въ деревнѣ, обратившее также мое вниманіе.

Въ дѣлѣ сиротской опеки и защиты особенно часто переплетались законъ и обычай. Упорядочить эту область представлялось мнѣ вопросомъ большой важности. Повсемѣстно мною были заведены регистраціонные списки сиротъ и ихъ опекуновъ, провѣрялись общественные приговоры по учету сиротскаго имущества и т. д.

Вспоминается по этому поводу одно въ высшей степени характерное дело: скоропостижно умираетъ въ с. Кирилловнѣ богатый крестьянинъ Бугринскій, послѣ котораго оказалось наслѣдственное имущество. У скончавшагося старика остались въ живыхъ сынъ Кириллъ и дочь Марфа. Первый былъ давно женатъ и незадолго до смерти отца былъ имъ выдѣленъ, такъ что жилъ съ женой и дѣтьми отдѣльно въ собственномъ своемъ, надѣленномъ родителемъ, домѣ, получив привыдѣлѣ также и прочее немалое имущество — землю, скотъ, разную движимость и пр. Дочь же Марфа была незамужняя, жила всегда съ отцомъ, который ее любилъ и цѣнилъ за хозяйственную помощь, несмотря на то, что она вступила въ ряды „келейницъ”, и года за три до внезапной кончины ея родителя, прижила „со стороны” (народное выраженіе) дочку Евфросинью.