Пётр Фурса - Мачты и трюмы Российского флота

О больной доложено капитану, командиру крейсера и оперативному дежурному эскадры. Грубые матросские руки, становящиеся ласковыми и нежными при оказании помощи слабым и страждущим, бережно доставили носилки с больной в амбулаторию крейсера. Если учесть то обстоятельство, что больную нужно было перенести с борта на борт по узким коридорам, через леера, по крутым трапам, то это не так уж и просто... бережно доставить.

– Донорам первой группы, резус положительный, прибыть в амбулаторию! – разнесла тревожную команду корабельная трансляция. Даже для врача кремлевской больницы, имеющего для работы абсолютно все, включая “волосатую лапу”, подобная команда была бы непонятна, попади он вдруг на флот после смерти дядюшки из ЦК. Все очень просто. Перед походом десять процентов личного состава любого корабля добровольно-принудительно сдают кровь на станции переливания, где и определяется групповая принадлежность. Затем специалисты станции переливания крови передают на корабль список, в котором указаны группа и резус-принадлежность сдавшего кровь. Законность существования доноры приобретают после того, как командир подписывает приказ о назначении доноров в/ч... Мудро. Гарантирована оперативность в экстренных случаях и сведена до минимума возможность ошибки при определении группы крови донора в корабельных условиях.

Доноры прибыли все до единого, согласно списку. Каждый предлагал свою кровь, притом “годки”, оттеснив “карасей”, рвались вперед. Я выбрал шесть человек наиболее физически сильных. Остальных, поблагодарив за готовность помочь, попросил удалиться.

И тут ко мне подскочил щупленький, маленького роста узбек-первогодок. От волнения у него тряслись губы и лицо выражало сплошную боль.

– Ты, блят, плохой чалывэк! Я тэбэ мама мотал! – сказал он и заплакал.

Привычный к любым неожиданностям, я даже не возмутился. Понял благородный порыв и желание самоутвердиться... Взглянув на плачущего младшего грубияна, поддал его коленом под зад и скомандовал:

– В душ! Сопли размазывать будешь потом. Благодарно сверкнув глазами, “чуренок” проскользнул в душ. Больной было перелито полтора литра матросской крови, сделан аборт (причем удалялись уже мертвые куски ткани вместе с продуктами ее распада), проведено соответствующее лечение, и к вечеру того же дня она самостоятельно перешла на борт танкера.

В кают-компании, всегда готовой видеть смешное в обыденном или печальном, меня встретили обычные флотские шутки.

– Док! Не придется ли тебе через пару месяцев делать тоже самое?

– А, может, через девять тебе подарок принесут?

– Когда за благодарностью на танкер пойдешь?

– Что вы, козлы, говорите? Какая благодарность? После партбюро у меня даже висит неправильно! – отбивался эскулап .

– Ха-ха-ха-ха... Уморил, собака.

Ночью меня подняли снова. С танкера, зажав окровавленным бинтом левое ухо, в сопровождении дежурного по низам прибыл старший помощник капитана. Изрядно подогретый... не в сауне, конечно. Ушная раковина была оторвана наполовину. Не спрашивая объяснений, доктор пришил ее на место. Благодарный чиф пригласил его в гости, но предложение принято не было. Как потом оказалось, ухо старпому оторвал матрос по причине дикой ревности к буфетчице. Не зря говорят, что женщина на корабле – к несчастью.

“Маленький донор” ходил за мной в течение месяца, предлагая любую помощь и прося прощения “за грубость”.

Наконец, подошли на рейд Порт-Луи. Внутренняя гавань была бы довольно тесной для советского гостя, поэтому бросили якорь на приличном расстоянии от берега. На внутреннем же рейде стояли французский фрегат, американский эсминец и японский сторожевик, а также “всякой твари по паре”, т.е. различного класса судов под флагами разных стран. В дальномер прекрасно просматривался экзотичный городок, холмы, поросшие тропическим лесом, и многочисленные “джонки”, снующие по лазурному зеркалу бухты. И снова командир с адмиралом (вернее, наоборот... адмирал с командиром) убыли в посольство (или консульство). Финансист уехал в банк за валютой. (В Мозамбике никто, кроме химика, валюту не тратил по причине отсутствия нужных товаров и дикой дороговизны). Знакомый же нам Серебряков приобрел деревянные маски – кустарные подделки заштатных мастеров, сумевших всучить военмору свои изделия под видом произведений искусства, да еще при этом убедить последнего в том, что “произведения вырезаны из натурального черного дерева”. Плакали потом заработанные химические денежки. Вместе с тремя детьми, ждущими папу из похода.

После напряженных дней перехода и выволочки, устроенной адмиралом крейсеру, моряки отдыхали. В салоне ККОС стучали бильярдные шары, костяшки домино и кости шешь-беша, раздавались возгласы “рыба”, “делай по...” и “вылазь”. Все ждали завтрашнего утра, когда можно будет сойти на берег и “пощупать” твердую землю ногами. Оркестр репетировал местный гимн и готовился к концерту. Некоторые, закрывшись в каютах, обсуждали проблемы мировой политики. Дух ленивого безделья витал на палубах. Однако, дежурная смена бдила и обеспечивала товарищей холодом (?), электричеством, водой и безопасностью. Кто-то ведь должен бдить!

День вставал жаркий с самого рассвета. После завтрака, накаленный солнцем и командиром, Найчик строил, пересчитывал и опять строил готовых на сход моряков, матеря бестолковость последних и свою собственную судьбу. Наконец, уже успевшие вспотеть советские гости Порт-Луи, погрузились в баркас и под мерное тарахтение , дизеля, плюющегося дымком, двинулись к городу. Проплывая мимо военных иностранных кораблей, “гости” с удивлением отметили, что на палубах, кроме вахтенных, никого нет. Никто не строится, не считает “пятерки”, не матерится, а вахтенные только с удивлением провожают проходящий вдоль борта советский баркас с советскими распаренными телами, упакованными в черное сукно.

Сразу же за воротами порта город встретил моряков криками “карефан”, “иди, иди”, “ручка”, “соска”... Видно было, что не впервой местной торговой мафии встречать состоятельных гостей с Евро-Азиатского континента. Узкие, засыпанные макулатурой улочки, веером разбегались в разные стороны. От обилия магазинов, лавок и лавочек в разные стороны разбегались глаза. “Здесь купишь все – от трактора до клизмы”, – вспомнился Темнов из “Березки”. Владельцы лавок бойко орали, предлагая разную мелочь и дрянь, уверяя при этом, что все сделано в Японии и США, не обижаясь на русское “пошел на хер!”

– О, на хер, на хер, – уважительно повторяли служители Меркурия, не понимая смысла русской просьбы, но вдвое сбавляя цены.