Пётр Фурса - Мачты и трюмы Российского флота

Ясаков, встреченный офицерами, замершими по стойке “смирно”, пригласил всех садиться и сел сам.

– Итак, начнем со штурмана. Командир БЧ – 1.

– Командир! БЧ-1, капитан третьего ранга Егоров, – представился штурман.

– Готовы к походу?

– Так точно!

– Вы подтверждаете готовность? – обратился адмирал к флагманскому штурману флота.

– Так точно!

– Отлично. Артиллерист!

– Командир БЧ-2, капитан третьего ранга Борисов.

– Готовы?

– Так точно!

И так по всем боевым частям и службам. Кратко. Ясно и четко. Привычно. Наконец, очередь дошла до начальника мед.службы.

– Доктор!

– НМС, старший лейтенант Иванов!

– Готовы к походу?

– Никак нет!

Если бы вдруг в лысину командира трюмной группы Ермолова ударила молния, то это не произвело бы такого обвально-оглушающего впечатления на адмирала, привыкшего слышать, что врачи всегда и везде готовы. И ко всему.

– Причины, лейтенант? (Так, уже одна звездочка с погон слетела).

– Товарищ адмирал! Медицинская служба крейсера не укомплектована фельдшерским составом. Ходить по морям с токарями вместо медработников считаю опасным.

– Резонно, – подумав, согласился адмирал. – Я, товарищи офицеры, на примере этого лейтенанта сейчас научу вас, как не надо служить. Ответьте мне, доктор, что Вы лично делали, чтобы укомплектовать Вашу службу специалистами?

– Обращался с данным вопросом по команде, а также в письменной форме к НМС объединения, полковнику Ушакову. Однако, получил отказ, мотивированный отсутствием в объединении данной категории специалистов.

– Что еще? Вы были у Макаренко? (НМС флота)

– Так точно!

– Лично на приеме у генерала?

– Так точно.

Сквозь маску равнодушной суровости проглянуло что-то вроде интереса к происходящему. Ведь лейтенанты на прием к генералам попадают исключительно редко. Разве что, “на ковер“.

– Что же вам ответил генерал?

– Он ответил, что вопросами комплектования кораблей занимается отдел комплектования штаба флота.

– Значит, отказал ?

– Так точно.

– Х-м... И что же вы сделали дальше? – с явным интересом спросил адмирал.

– Был на приеме у начальника отдела комплектования штаба флота.

– А как же вы попали к нему? – искренне удивился начальник.

– Случайно, товарищ адмирал!

– Х-м... И что же вам сказал начальник отдела комплектования?

– Мне неудобно повторять то, что он мне сказал, товарищ адмирал.

Предчувствуя необычный финал совещания, дающий начальнику возможность заняться воспоминаниями о собственной лейтенантской молодости, адмирал, искренне заинтересованный, потребовал ответа.

– Мне он сказал, товарищ адмирал, буквально следующее: “ Иди ты на ..., товарищ лейтенант!”

– Все правильно, – захохотал адмирал, – куда же еще могут послать лейтенанта?!

Тут уж дружно захохотали все офицеры...

Через двое суток в мое распоряжение прибыли три молодых фельдшера: Крайков, Матин и Суменков. Несмотря на острую дефицитность специальности и неудовольствие начальника медицинской службы флота.

Время съемки с якоря было выбрано с учетом высокой бдительности японской разведки и неограниченных возможностей “вражеских шпионских “спутников, с интересом следящих за всеми эволюциями нашего героического флота в темное время суток. Плюс режим полного радиомолчания. Это давало возможность аж на шесть и более часов отодвинуть для врага тайну выхода крейсера на выполнение боевой задачи. Темной и пасмурной, туманной ночью всплакнувшие жены проводили своих подвыпивших мужей на катер, увозивший (в который раз!) отцов семейств в туманную неизвестность. В 00.00, всосав в себя якорь-цепи и вспенив воду винтами, дрожь которых передалась всему корпусу, крейсер взял курс в далекий Индийский океан. Отныне бег времени и сама жизнь были втиснуты в суровую размеренность походных вахт и дежурств. Все привычно и до боли однообразно.

Начальнику медицинской службы предстояло познакомиться поближе с новыми членами коллектива, прибывшими на корабль непосредственно перед выходом в море, по грозному повелению Исакова. Три новых члена, три винтика, три личности. Совсем не много. Но ведь три души, которые, как известно – потемки.

Наиболее колоритной фигурой из трех (в плане психолого-педагогической работы) представлялся матрос Крайков, с которого и начал я изучение личного состава, пригласив подчиненного в каюту “ на ознакомительную беседу”. Среднего роста, брюнет, избыток веса килограммов в десять (в 20 лет!), нетороплив (слишком нетороплив!) в движениях. Крайков, прибыв в каюту, лениво представился новому начальнику.

– Садитесь, Крайков. Мне кажется, вы не в духе.

– А что радоваться, товарищ старший лейтенант?

– Веселиться-то, может, и нечего, но и ходить, повесив нос, оснований нет. Что обозначает ваша татуировка на груди?

На нее я обратил внимание еще в первый день прибытия Крайнова на крейсер: черви вокруг левого соска и знак вопроса над ним.

– Да так ... грехи молодости, – нисколько не смутившись, ответил матрос.

Из беседы выяснилось, что Крайков отчислен с последнего курса медучилища за драку, в которой он нанес тяжкие телесные повреждения товарищу, и тот на длительный срок попал в больницу. Стараниями родителей, дабы уберечь свое чадо от тюремной решетки, Крайков был призван на службу и отправлен на ТОФ. Подальше от органов правосудия. Стало известно также, что новоиспеченный мореман имеет сына в возрасте трех лет, А маме этого дитяти 17 (!).

– Вот это да! Вы что же, Крайков, испортили тринадцатилетнюю?

– И не сели на скамейку?!

– Мне же самому тогда было шестнадцать.

– А как же на это посмотрели ваши родители?

– А никак! Предки, кажется, откупили меня...

– А жениться на ней вы не думаете? Ведь ребенок...

– Я не дурнее паровоза...

— Содержательный ответ. Видите ли, Крайков..., жизнь, в конечном итоге, расставит все на свои места. Кесарю будет воздано кесарево. Думаю, что в ближайшее время Вы сумеете понять некоторые святые истины. Я помогу Вам в этом, коль уж родители доверили мне Ваше воспитание... на три года.

Было ясно, что никакие, даже самые проникновенные слова о долге и чести. Родине и присяге не проникнут в душу и даже под кожу этого циничного отпрыска класса гомо сапиенс. А воспитать защитника из него – обязанность начальника. Ведь дорогой Леонид Ильич с трибуны съезда заявил: “Армия – школа воспитания”. Фраза лидера, подхваченная многоголосьем идеологического аппарата, начисто отвергала применение мер принудительного воздействия, оставляя в арсенале воспитателя догмы политико-воспитательной работы, несостоятельность и неэффективность которой была ясна и младенцу. Однако, за неимением другого, тот же идеологический аппарат жестоко отстаивал ее непогрешимость, оправдывая свое существование и право на кусок хлеба. С маслом.