Пётр Фурса - Мачты и трюмы Российского флота

Через неделю после выхода из Владивостока врач-стоматолог, старший лейтенант Корнев, сменивший на крейсере своего коллегу Холодова, пришел к начальнику с жалобой на Крайкова, не желающего выполнять свои не столь уж сложные обязанности.

– Самое печальное, Петр Иванович, – возмущенно говорил расстроенный эскулап, – что на все мои требования Крайков с ухмылкой заявляет: “А что мне работать, коль здесь не платят!”

– Ладно, подумаем, что делать. Так как Вы, Анатолий Васильевич, тоже на флоте без году неделя, то и вам будет полезно освоить азы военно-морской педагогики. Беру на себя вашего бездельника. А ВЫ учитесь!...

Мне было ясно, что традиционные выговоры и нудные нравоучения Крайкова не проймут. Нужно было изобретать что-либо посильней. И доктор отправился за помощью к механику.

Изложив суть вопроса, док был понят и помощь со стороны “деда” была обещана. За “валюту”, конечно. “Ковать железо” приступили, не отходя от кассы. В каюту командира БЧ-5 были вызваны старшины котлов и вахтенные механики, несущие ходовую вахту. Смысл полученного ими инструктажа состоял в следующем.

Необходимо из разгильдяя сделать человека, применив к нему благородные меры воспитания тяжким матросским трудом, однако, не нарушая при этом технику безопасности. Дать лишь возможность воспитуемому реализовать свое почетное конституционное право на труд на самых трудных и, следовательно, почетных участках трудового фронта. “Какой русский не любит быстрой езды? Какой корабельный труженик-механик откажется от лишних рабочих рук?” Ясность задачи подтвердили все. Единодушно и дружно.

Я вызвал к себе Крайкова. Четко усвоивший за две недели нахождения на корабле, что система воспитания, принятая в ВМФ СССР гарантирует его от шлифовки линьками на баке, матрос развязно-вызывающе стоял перед начальником, переминаясь с ноги на ногу, и заложив руки, которые требовалось держать вдоль туловища, за спину. Словно не замечая нарушения порядка, я пригласил матроса садиться и дружески спросил:

– Как служба, нравится? В коллективе не обижают?

– Нормально.

– Это хорошо. А как вы считаете, где легче служить – в БЧ-5 или в МС?

– Конечно, в МС! Какие могут быть сравнения?

– Но ведь и там не платят!? А ребята отменно несут вахты и при температуре 50 – 60 градусов в котлах, при этом не требуя платы.

– Козлов везде хватает...

Еле сдержав себя, я спокойно продолжал:

– Вы, конечно, козлом себя не считаете? Ясно. Но, надеюсь, вы не настолько козел, чтобы отказаться помочь этим, по вашему выражению, козлам в течение десяти суток? Заодно изучите устройство корабля, что должен знать каждый матрос.

– Можно, если вы так хотите.

– Да, я так хочу. С завтрашнего дня вы поступаете в распоряжение вахтенных механиков. Идите.

– Есть.

Воспитательный процесс начался. Кратко изложив распорядок дня воспитуемого, получаем такую картину.

6.00. Подъем, зарядка, завтрак. В котел. Работа. Умывание. Обед. Вместо адмиральского часа – котел. Умывание, ужин. Котел. Вечерний чай. Вместо личного времени – котел. Умывание. Отбой. 23.00.

Что такое “котел” в ВМФ знает любой, послуживший на паротурбинных кораблях: это занятие тяжелой атлетикой в сауне с периодическим приемом мазутного душа при нырянии в колодцы для отстоя льяльных вод с целью очистки их (колодцев) от грязи. Человеческая фантазия может изобрести в дополнение к этому все, что угодно. А ведь фантазия моряков богата.

На седьмые сутки дантова ада Крайков прибыл в каюту НМС и со слезами на глазах держал краткую эмоционально-окрашенную в черный цвет речь. Весил при этом он на двенадцать килограммов меньше, ноги в коленях дрожали.

– Товарищ старший лейтенант! Я все понял, буду служить... Эх, на как я буду служить!

– Вы, Крайков, поняли еще далеко не все. В этом я убежден. Однако, если поняли хотя бы немного, то польза, несомненно, есть. И все же, несмотря на то, что работать вам в БЧ-5 тяжело, оставшиеся трое суток от назначенных вам десяти, вы отработаете. И заметьте, я не объявляю вам наказания. Вы просто помогаете товарищам. Своим товарищам, а не козлам. Идите.

Крайков ушел, а я попросил механика умерить пыл своих педагогов. Было это выполнено или нет, но нерадивость молодого матроса излечена была радикально. Вопросов о низких ставках заработной платы более не возникало.

Через несколько дней утром в амбулатории я завел разговор о проблемах, связанных для моряков, для военных моряков, подчеркнем, с получением почты. Длительное отсутствие вестей из дома здорово действует на нервы. Мозг непроизвольно рисует безобразные сцены измен, ужасы болезней своих близких и тайные происки агентов империалистических разведок, направленные на подрыв семейных устоев и личного благополучия несчастного скитальца морей. Эти невольные сюрреалистические картины не способствуют повышению боевой готовности корабля и часто приводят к нервно-психическим срывам военморов, оскорбляя, незаслуженно в подавляющем большинстве, верно ждущих на берегу боевых подруг. Гражданские моряки, имея на борту одну радиостанцию, имеют возможность ежедневно, если не жаль денег, давать домой и получать из дома телеграммы, звонить по радиотелефону в любую точку Союза. Военные же, имея на борту в пятьдесят раз больше радио – и другой аппаратуры связи, подобной жизненно необходимой возможности лишены. Точка в мировом океане, где находится в данный момент военмор, является секретом. Жены и матери должны быть лишены возможности запеленговать координаты своих мужей и сыновей, а последние, в свою очередь, должны стойко переносить несуразности инструкций по связи, изданных в знаменитом 37-ом году, увеличивая количество тягот и лишений, определенных присягой. Глупость, нелепость и равнодушие к человеку, порожденные шпиономанией, сочетаются с нежеланием работать у чиновников политуправлений и КГБ, громогласно заявляющих о желании упрочить семьи офицеров и поцеловать любого загрустившего по дому моряка прямо в сахарные уста. И к тому же, взасос.

Кают-компания, месяц не получавшая писем, наполняется воспоминаниями о земле, женах и детях. Рассказы и выдумки, проникнутые нежной грустью, – четкий барометр нерасторопности почтовых ведомств, или слишком высокой политической бдительности, окружающей проверенных соответствующими органами военных моряков и их жен.

– Вы, Крайков, написали письмо матери? – спросил я. – Ведь с прибытием на место будет возможность отправить почту домой.

– Никак нет, – бодро ответил вышколенный в котлах, подтянутый и чистенький моряк.

– А вот этo нехорошо. Мать ведь волнуется за единственного сына, ждет весточки. Матерей надо уважать и любить. Согласны?