Александр ХАРЬКОВСКИЙ - ЧЕЛОВЕК, УВИДЕВШИЙ МИР

Мне никогда не забыть жаркий июльский день 1921 г., когда в мой кабинет руководителя "красного" профсоюза рабочих Китайско-Восточной железной дороги вошел высокий стройный мужчина с чистым русским лицом, но с плотно закрытыми глазами и спросил, не могу ли я помочь ему уехать в Советскую Россию. Он был слепой, и под руки его поддерживали двое японцев, видимо студентов. Помнится, я сказал, обращаясь к ним:

– Вот вы физически зрячие, а привел вас сюда человек, который видит сердцем. Но дорогу выбрал он. И дорога эта – верная…

А потом спросил Ерошенко, почему он пришел к нам, к большевикам. И он ответил, что большевики на Дальнем Востоке – сила, что советская власть пришла в Дальневосточный край навсегда. А я заметил, снова адресуясь к японцам:

– Есть вещи, которые видны даже слепому, а некоторые зрячие видеть их отказываются.

Потом Ерошенко сел за пишущую машинку, отпечатал свою автобиографию и просьбу разрешить ему проезд до советской Читы – эти дорогие для меня документы и сейчас хранятся в моем архиве. После семилетних скитаний по Востоку он очень хотел скорее попасть домой. Я попытался ему помочь, но сделать тогда ничего не смог – сложная была в Харбине обстановка. Ерошенко уехал в Шанхай. Но я продолжал следить за судьбой этого удивительного человека.

Впрочем, услышал я о Ерошенко много раньше. Мы с Василием Яковлевичем ровесники (я старше его всего на три недели), бывали мы в одно и то же время в Японии и Китае, у нас были общие знакомые – А. Н. Шарапова, Д. Л. Арманд, С. М. Третьяков. Кроме того, нас объединяли общие идеи – мы, большевики, считали "красного пропагандиста" Василия Ерошенко нашим товарищем по революционной борьбе. И хотя встречались мы не часто, линии наших жизней соприкасались.

Вскоре после окончания русско-японской войны я несколько раз приезжал в Японию. Вспоминаю, как в 1914 г., посетив токийскую школу слепых, я увидел среди ее студентов высокого русского парня – Василия Ерошенко. К сожалению, тогда мы с ним не познакомились, но мне было радостно, что среди японцев учится русский – мне это казалось предвестием той грядущей эпохи, когда между нашими странами установятся дружеские отношения.

Потом на какое-то время Ерошенко исчез из поля моего зрения. Снова я услышал о нем, когда британские власти выслали его из Индии и он бежал с английского корабля в Шанхае. После этого я следил за его выступлениями в Японии, на митингах и съездах социалистов. Радовали меня и его публикации в японской печати – стихи, сказки. Дело в том, что в годы революции я участвовал в борьбе с белыми на Дальнем Востоке, в строительстве ДВР и живо интересовался революционным движением в хорошо знакомой мне Японии.

О высылке Ерошенко из этой страны я узнал из газет. Мы могли бы встретиться с ним во Владивостоке, но как раз в те дни прихвостни японцев, купцы Меркуловы, совершили там контрреволюционный переворот, и нам, революционерам, пришлось отступить в сопки.

Только участник тех волнующих событий может до конца представить себе, какой гнев в сердцах тысяч людей вызвали арест и высылка Василия Ерошенко. Об этом писали прогрессивные газеты ДВР, Китая, Японии, Индии. Горячо протестовал великий китайский писатель Лу Синь. Подумать только: слепого человека бросают в тюрьму, избивают и "как большевика" в сопровождении японского жандарма отправляют во Владивосток – на расправу к белогвардейцам.

А как ведет себя Ерошенко? Быть может, он юлит, скрывает свои идеалы? Как бы не так! На вопрос во владивостокском порту, не большевик ли он, Ерошенко скромно и гордо отвечает: "Большевизм я пока только изучаю!" О жизни Ерошенко вы прочтете в документальной повести А. Харьковского. Я же как участник описываемых событий хочу добавить следующее: над Ерошенко во Владивостоке готовился суд, точнее расправа, но наши товарищи его вовремя предупредили, и он успел уехать. А сколь коварно умели расправляться со своими врагами японские милитаристы и их прихвостни, я хорошо помню. Вспоминается, как в 1920 г. японские офицеры пришли к нам, представителям ДВР, с красными бантами на гимнастерках, уверяя, что они теперь тоже "барсуки" (так выговаривали они слово "большевики"), а на следующий день неожиданно арестовали революционное руководство Владивостока, и в том числе моих друзей – С. Лазо, В. Сибирцева, А. Луцкого. Все они были сожжены в паровозной топке.

Ерошенко был врагом японских реакционеров. Люто ненавидел он и их ставленников, белогвардейцев. Об этом он сам писал в своих "Записках о высылке из Японии". Об этом же свидетельствуют товарищи, помогавшие ему на его пути в Советскую Россию. Встретив Ерошенко в Харбине, я обрадовался, что ему удалось добраться туда живым и невредимым.

Возвращение писателя на родину оказалось нелегким и непростым. Но я хочу подчеркнуть, что он никогда не отрывался от своей страны. Отправившись в Японию в 1914 г., он бежал от суровой действительности царской России, где ему была уготована судьба нищего слепого музыканта. Перешагивая через языковые барьеры, обучая детей в Таиланде, Бирме и Индии, читая лекции по русской литературе в университетах Китая и Японии, Ерошенко всюду был представителем своей страны.

Хочу для иллюстрации рассказать об эпизоде, который не вошел в данную книгу. В 1922 г. Ерошенко приехал в Москву. Восемь лет он не был на родине и теперь хотел остаться здесь навсегда. Но известный писатель и публицист С. М. Третьяков, незадолго до того возвратившийся из Китая, очень просил Ерошенко вернуться еще на год на преподавательскую работу в Пекинский университет – до тех пор, пока в Пекине не начнут читать лекции советские профессора Б. Васильев и А. Ивин. И Ерошенко вновь отправился в Китай.

Василий Яковлевич горячо любил свою Родину, новую Россию. Едва услышав о том, что произошла Великая Октябрьская социалистическая революция, он сразу же из колониальной Бирмы стал пробираться домой. О своей революционной стране он рассказывал в Индии, Японии, Китае, за что и подвергался арестам и высылкам. В книге говорится о восторженном отношении Ерошенко к вождю революции В. И. Ленину, о вере Ерошенко во власть рабочих и крестьян. Люди, знавшие В. Я. Ерошенко лично, могут подтвердить: так оно и было.

Василию Яковлевичу досталась нелегкая доля: ему, слепому, приходилось к тому же бороться за наши идеалы вдали от родной земли. Но тем более достойны удивления и восхищения его политическая зоркость и упорство. Я бы сказал, что у него было зоркое сердце, которым он чувствовал правду. Мне хочется сравнить его с маленьким кораблем, бороздившим дальние моря под красным флагом.