Софья Бенуа - Галина Уланова. Одинокая богиня балета

После 20 лет выступлений, в 1928 году, Елизавета Павловна оставила сцену и посвятила себя педагогике. Вела класс усовершенствования балерин в родном театре, в 1927–1934 годах параллельно преподавала в Ленинградском хореографическом училище, в 1930–1932 годах также была его художественным руководителем. В 1934 году переехала в Москву, где с 1935 года начала преподавать в Московском хореографическом училище. В 1936–1937 годах была его художественным руководителем. Работу в училище совмещала с преподаванием в балетной труппе Большого театра. Во время войны, в 1942–1945 годах, была в эвакуации; в 1945 году вернулась в Москву, с 1960 года преподавала только в театре.

Елизавета Павловна Гердт танцует партию Зимы.

Балет «Времена года»

Галина Уланова умела ценить тех, кто помогал раскрытию ее таланта. Она не раз говорила слова признательности своим педагогам: своей матери М. Ф. Романовой, А. Я. Вагановой, Е. П. Гердт. Странное дело, но сама Уланова вовсе не числилась в числе учеников Елизаветы Павловны, даже среди тех, кто занимался у педагога в классе усовершенствования. А среди ее учеников – самые что ни на есть блистательные имена: Екатерина Максимова, Алла Шелест, Суламифь Мессерер, Ирина Тихомирнова, Марианна Боголюбская, Майя Плисецкая, Раиса Стручкова, Мира Редина, Виолетта Бовт, Екатерина Максимова, Жужа Кун, Елена и Ксения Рябинкины.

Но можно бы еще рассказать несколько эпизодов из биографии Гердт, которые дадут возможность лучше понять мир балета и в то же время увидеть рядом с этим человеком нашу героиню – Галину Васильевну Уланову.

Не секрет, что в театрально-балетном мире, как, в прочем, везде в мире искусства, существуют коварные интриги. Педагогу Гердт приходилось не один раз сталкиваться с неверностью учениц. Первой, кто ее предал, была Майя Плисецкая, в которую она вложила всю душу и которая, исполненная некой обиды, признала в своей книге «Я, Майя Плисецкая», что единственным настоящим преподавателем в ее жизни была Ваганова и что несколько месяцев занятий с Вагановой дали ей гораздо больше, чем долгие годы работы с Гердт. Все, кто знал Майю Михайловну, признавали, что это кощунственная ложь. Однако и другая любимая ученица – Екатерина Максимова – оказалась предательницей. «Было больно читать, когда Екатерину Максимову называли ученицей Улановой: Максимова занималась у Елизаветы Павловны тоже с первого класса до выпуска, а потом, уже работая в театре, приходила заниматься в ее класс в течение нескольких лет. Гердт очень любила балерину, радовалась ее успехам, и ей было нелегко узнать, что Максимова перешла в репетиционный класс Улановой. С тех пор Максимову стали называть ученицей великой балерины. Правда, впоследствии Екатерина Максимова никогда не забывала о Елизавете Павловне, а после ее смерти подчеркивала, что она – ученица Гердт, но это уже было, когда Гердт не было в живых». А ведь знаток балета Федор Лопухов писал о ней: «Благодаря хорошему вкусу и образованию она понимала, что делает, и разбиралась в происходящем лучше других… Меня подкупало, кроме всего, в Гердт ее брезгливое отношение ко всякого рода интригам, которых всегда много в театре. Для Елизаветы Павловны этой сферы закулисной жизни словно и не существовало. Искусство явилось для нее высшей формой человеческой деятельности, требовавшей служения, преклонения».

Искусствовед Виталий Вульф, лично знавший Елизавету Павловну Гердт, вспоминал такие подробности взаимоотношений двух балерин:

«В самые последние годы ее жизни к ней стала почти ежедневно приезжать Уланова, Елизавета Павловна захотела ее видеть, к тому времени она была уже очень больна. Их связывали своеобразные отношения. В ленинградский период Уланова репетировала с ней “Лебединое озеро”, потом личные обстоятельства их развели, но они продолжали следить за творческой жизнью друг друга и не теряли взаимного уважения».

Или вот еще такой эпизод.

«Помню ее 80-летний юбилей за кулисами Большого театра. Он проходил в огромном репетиционном зале. Она сидела на небольшом возвышении. Толпились прославленные примадонны многих балетных сцен, входили и выходили балерины в пачках, костюмерши, парикмахерши, удостоенные наград балетмейстеры и просто личные друзья, произносились речи – истинно взволнованные, исполненные почтительной нежности и неподдельного почтения, подносились подарки, танцовщицы по-балетному грациозно преклоняли колена или отвешивали поклоны. В углу, стараясь быть незаметной, стояла Уланова».

И в этом точно переданном «стараясь быть незаметной» – истинная Уланова! В этом вся суть ее как человека, превращавшегося вдруг в притягательную звезду, едва только балерина начинала свою партию на сцене…

Возвращаясь к одной из главных ролей нашей героини, обратимся к мнению уже упоминаемого прежде Б. Львова-Анохина. Вот как пишет автор, предельно честно и предельно осторожно разбирая творчество Улановой:

«В юности Уланова танцевала партию Одетты, пленяя природной лиричностью, красотой линий, но еще далеко не во всем постигая глубину музыки.

В экспериментальной постановке Вагановой (Ленинградский театр оперы и балета имени Кирова, 1933 г.) Уланова танцевала Лебедя, роль Одиллии исполняла другая балерина.

Концепция этого спектакля была весьма спорной – образ Лебедя трактовался как создание воображения романтически настроенного принца, как бесплотная мечта экзальтированного юноши.

“Лебединое озеро” из сказки превращалось в “гофмановски” странную психологическую новеллу на тему о крахе романтических иллюзий. Это во многом запутывало и смещало столь ясную музыкально-философскую концепцию Чайковского, несмотря на то что в самой атмосфере спектакля было очарование, идущее от чуткого постижения стиля и характера музыки. Оно было в декорациях В. Дмитриева, в том, что на сцене царила осень, “унылая пора, очей очарованье”, в том, что все происходящее окутывала особая грустная дымка, словно легкий туман, поднимающийся над серебристой гладью озера.

В самом хореографическом тексте партии Лебедя было много интересных находок, идущих от нового, вдумчивого прочтения музыки. Вместо устаревшего условного пантомимического эпизода рассказа Одетты Ваганова создала замечательную танцевальную сцену охоты на Лебедя. Выразителен был скорбно-порывистый танец раненого Лебедя в последнем акте».

Елизавета Павловна Гердт

Интересно здесь то, что юная балерина сама предложила решение, раскрывающее образ исполняемой ею героини; «помогающее углубить трагизм содержания». Позже Уланова делилась этим моментом: