Чарльз Буковски - Письма о письме

нет, [Джон] Мартин не склонен читать лекции. Я стараюсь больше вытягивать из него про него самого и про то, чем он занимается. типограф у него – настоящий квадрат. попробуй как-нибудь разговорить Мартина про этого типографа. у меня есть одно стихотворение со словом «ебать». он набрал все, кроме этого слова. сказал, что не может. никогда не мог. предложил Мартину заказать маленький резиновый штамп с этим словом и впечатывать его вручную. боже мой, стихотворение так никуда и не пошло. не смог он. стихи мои называет «по-настоящему садистскими». боже всемогучий, что за мир дрянных полулюдей.

[…] Крили, да, трудно лишить радости жизни, но поверь, он впадает в отчаяние – наконец написал стих о том, что смотрел, как какая-то женщина писает в раковину, она не ссала, она писала и заливалась румянцем, писая после того, как он ее выеб – только Крили не ебется, он занимается любовью. но стихотворение не удалось, потому что ясно же – он так пытался подать крученый и стать одним из ребят. так же плохо, как я бы пытался быть Крили, скажем:

Я, качал ее на качелях

в парке, дочку мою, небо там было,

дочка моя на качелях, дело было в

парке, а однажды, подумал я, когда она встретилась с небом:

мне перепадет первый

случай.

[…] Я вырезаю в камне не потому, что это надолго, а потому что он есть и не пререкается со мной, как жена. Я вырезаю в камне, потому что 2 или 3 хороших человека в будущем возьмут меня в руки и засмеются. Этого хватит – мои столетья мне такого не обеспечили.

Точно думаю, что за (или невзирая на) мои 46 лет в аду, что я сохранил великолепные цыпадрищавые достославные тараканьи слюнки размышлений + надтреснутый смех под (возможно) ногтем у себя на большом пальце левой ноги, что удерживает меня на полпути промеж самоубийством и стремленьем.

Это хороший компромисс. Само собой, компромиссы не напористы, да и публично или художественно не напыщенны (успешные) или вызывают к себе любовь. Большинство стихов у меня про то, что я просто хожу по комнате и радуюсь/грущу (тут нет подобающих слов), что комната + я здесь вместе в данный миг. Я прочел, кажется, все книги, но все равно хотелось бы, чтобы кто-то где-то сказал это мне . Н[ицше], Шопе[нхауэр], претенцивный потворник толп Сантаяна. Кто угодно.

[…] То есть для меня хорошая движуха – в Творчестве, это Тварь с Большой Буквы. либо еби ее правь ее пиши ее рисуй ее. разговоры 2 парней на меня особо не действуют.

писать стих – штука исключительная.

я вот не сноб, считающий, будто мое говно не смердит, но между тем, что допиваюсь до смерти и вкалываю на работе, которая меня всего сжевывает, в оставшееся время, в те один или 2 часа, мне нравится работать с ним по-своему.

поэтому я не читаю на поэтических читках, не хожу на Любовные Сходняки, Отпадные Тусняки, тому подобное.

Я всегда был по сути «одиночкой». такие люди есть , либо по природе, либо по психозу, либо по чему еще, кто мучается в толпе, а когда сами по себе, им лучше. Нынче ТЫ ОБЯЗАН ЛЮБИТЬ – вполне тема, а я думаю, что, когда любовь становится командой, ненависть становится удовольствием, я вот что тебе пытаюсь объяснить – уж лучше я б зерно трескал, и визит твой ничего не решит, особенно с кувшином красноглазки, когда у меня желудка почти не осталось. мне почти 47, пью я 30 лет, и осталось мне немного, по больницам туда-сюда. Я сейчас не на жалость тебе давлю. просто некоторые вещи, что нынче видят некоторые молодые люди, нынче понимают (и куча того, чего они не понимают), я про них соображал еще в 1939-м, когда Война была Хорошо, Левое было Прекрасно и так далее. когда Хемингуэй неплохо выглядел, и примерно тогда же парни иногда сбегали, чтобы вступить в Бригаду Авраама Линкольна. молодежь всегда возбуждена; я таким не был. рамка у картинки постоянно меняется, и если гоняешься за каждым прелестным на вид восходом, тебя засосет во множество зыбучих песков и к мертвым флагам. человек, если может, пусть более-менее сам лепит собственные представления; а если верещать обезьяной в парке или впотьмах, этого не добьешься. Вообще-то мало чем этого добьешься. Я не намерен этого делать пишущей машинкой, а ты этого не сделаешь книжным магазином. если мир вообще меняется, это будет из-за того, что бедные чересчур много ебутся и чересчур много ебаных бедных, а немногие богатые мальчонки у власти будут бояться, потому что, если собрать достаточно бедных и они при этом достаточно бедны, все пропагандистские газеты на свете не смогут им рассказать, до чего им повезло, что бедность свята, а голодать – полезно для души. если этим людям дать голосовать, все неизбежно изменится, а если не давать им голосовать, бунты станут все больше красней жарче адовей. Политики у меня никакой, но понять это достаточно просто. но и мальчики у власти умные, они попробуют давать им по чуть-чуть, милостыни столько, чтоб их сдерживать. да и бомба потом может много чего решить. избранным нужно будет только дождаться, покуда в космосе не окажется места, где спрятаться, и пусть оно все провалится. в нужных местах. они вернутся после того, как санитарные техники отдрают кости дочиста. я же тем временем сижу за своей пишущей машинкой, жду. […]

слишком выдвигаться из стихотворной формы опасно. стихо-форма (бля, выглянув сейчас в окно, я только что увидел, как что-то выбралось из такси ой ой ой ой в желтой высокой юбчонке нейлоновые ноги боже она покачивалась на солнышке и грязный старик прижался к окну и ронял кровавые слезы) удерживает в чистоте на зуб, делает шелковым на ощупь, нейлон для порванной гитарной души, о о ага. но время от времени я выскальзываю из стихо-формы и распускаю язык. Я же человек, «слишком уж человечен», как некогда сказал какой-то пыльноватый старый философ. пыльноватый, стал-быватый. ебутся даже черви. […]

Я думал, что выиграл Пулитцеровскую премию. Уэбб мне в прошлом году сказал, что на него выходили люди Пулитцера, что «Распятие» выдвинули на Пулитцера. ну, тут либо Уэбб был пьян, либо ее оторвал кто-то другой. вероятно, дали какому-нибудь жирному преподу из колледжа, который писал рондо в рифму в попытке доказать, будто у него есть душа. слушай, мне это надо где-то прекратить. ты подумаешь, я напился; даже пива не выпивал 2 дня. ладно. темнеет. Лос-Анджелес – это Крест, и мы все на нем висим, глупые Христосики. 6 вечера. По радио китайская музыка. трезв, трезв, трезв.

[…] Я читал критиков – Уинтерза, Элиота, Тейта, тому подобное, Новую Критику, Новую Новую Критику, требования Шапиро, всю толпу из «Кеньона», толпу из «Сеуани», я полжизни потратил на чтение критиков, и хотя содержание у них считал претенциозным, стиль бывал несколько усладителен, и теперь с твоей стороны очень мило сообщать мне, что лучшие из них пытаются вернуть в стих «человеческое достоинство, самоуважение, ту гордость, какую чувствуешь в диком, свободном жеребце». на мое ухо это звучит таким же фуфлом, как резиновая конская жопа, но раз такова твоя догадка и/или твое мировоззрение – оно твое, и прекрасно.