Альберт Кессельринг - Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947

Наличие плотных минных полей в этой части фронта свидетельствовало о том, что Монтгомери все же ждал от Роммеля удара со стороны пустыни. Предположения британцев на этот счет подкреплялись тем фактом, что территории, примыкавшие к немецким оборонительным порядкам в центре и на левом фланге, были щедро заминированы. Это говорило о том, что наступление в этих зонах маловероятно. Соответственно, нашей обороне, что совершенно очевидно, необходимо было сосредоточить основные силы против левого фланга британцев. Британские саперы дали 8-й армии время, необходимое для принятия контрмер, и способствовали тому, что наступающие германские части скопились в узком коридоре и стали хорошей целью для британских ВВС. Если бы мы, несмотря на все это – я сейчас не говорю о том, правильно бы это было или нет, – продолжали наступать, эту горловину следовало бы пройти одним броском, чтобы окончательно развернуться в боевые порядки в менее опасной зоне и избежать ударов с воздуха. В рядах наших войск отсутствовала твердая решимость продолжать начатое дело; в такой ситуации, учитывая, что мы полностью осознавали всю рискованность своих действий, наступление вообще не надо было начинать.

То, что в принципе операция могла закончиться успешно, лучше всего видно из того, как Монтгомери оценивал перспективы германского наступления в августе 1942 года. Когда наступление провалилось, я понял, что судьба кампании в Северной Африке решена. Я больше не видел никаких решений, которые могли бы серьезно изменить положение, – мы еще могли в течение какого-то времени удерживать позиции в Африке в сравнительно небольшом районе, но не более того. С этого момента я заботился только о том, чтобы закрепиться на позициях и как можно дольше не давать войскам противника, задействованным на Южном фронте, вмешаться в ход событий, происходящих на Европейском театре военных действий.

Следовало признать, что нашу систему тыловых коммуникаций больше нельзя было считать сколько-нибудь надежной. На юге, как и в других местах, время стало работать на наших противников.

Планировавшаяся в течение долгого времени десантная операция британско-американских войск, которая, по моему мнению, должна была последовать в Северной Африке, означала бы, что мы будем взяты в клещи. Даже при том, что армии альянса разделяли бы тысячи километров, это привело бы к распылению сил Оси и оказало бы огромное негативное моральное воздействие на наши войска на Африканском континенте, находившиеся в изоляции.

В любом случае, Монтгомери одержал над Роммелем победу, последствия которой были куда более масштабными, чем ее непосредственный результат. В то же время германская сторона обнаружила слабости, которые британцы могли использовать в своих будущих операциях.

Королевские ВВС явно находились на подъеме. Теперь они могли более эффективно поддерживать действия британских войск на море, а Мальта стала практически неуязвимой. Располагая более мощной поддержкой с воздуха, 8-я армия приобрела способность решать более сложные задачи, в особенности после того, как ее войска приобрели уверенность в себе в результате успешных оборонительных действий.

Было ли в этих обстоятельствах правильным решение дожидаться британского наступления в районе Эль-Аламейна? Поскольку в послевоенной литературе вина за него была возложена на мои плечи, я хочу первым делом совершенно недвусмысленно заявить, что, хотя я являлся начальником воздушного командования и командующим Южным фронтом и обладал правом участия в выработке и принятии решений, Роммель мне не подчинялся. В то время Роммель был подчинен маршалу Бастико, а тот, в свою очередь, итальянскому Верховному командованию; в то же время Роммель нес ответственность перед германской ставкой Верховного главнокомандования, с которым он поддерживал тесный контакт, принесший результаты, которые нельзя недооценивать. Этим простым изложением фактов я вовсе не пытаюсь снять с себя свою долю ответственности как человек, с которым Роммель советовался – разумеется, если исходить из того, что он вообще был способен прислушиваться к чьим-либо советам. Гинденбург как-то сказал, что он лишь в редких случаях пожинал лавры в случае побед, но зато на него всегда возлагали ответственность в случае поражений. Эти слова вполне можно применить ко мне как в данном, так и во многих других случаях. Я очень хорошо помню один эпизод, который произошел в мае 1943 года, после окончания боевых действий в Тунисе. Двое руководителей моего штаба настаивали на том, чтобы я опроверг несправедливые и недопустимые измышления по поводу моего поведения во время кампании. Я отказался это сделать, отметив, что кто-то должен взять на себя вину в глазах общественности и что в любом случае правда одержит верх, когда история войны будет написана. Ничто не может уязвить человека, который чист перед собственной совестью. Кроме того, эта позиция сослужила мне хорошую службу, когда меня подвергли суду.

Прояснив мою позицию, я считаю необходимым добавить, что ни германская ставка Верховного главнокомандования, ни итальянское Верховное командование не стали бы очень сильно возражать, если бы Ромме ль высказал серьезное намерение отвести войска далеко назад. Во всяком случае, до описываемого момента Роммель всегда находил способ добиться того, чего он хотел. Но он верил в надежность линии Эль-Аламейна. Его войска были хорошо обученными и, если исходить из прежних африканских стандартов, имели немалую численность. Кроме того, поначалу наши тыловые коммуникации действовали вполне исправно. Исходя из всего этого (мне бы не хотелось, чтобы обо мне думали, будто я в оценке ситуации полагался на авось) я был склонен считать, что на линии Эль-Аламейна можно было остановить и удержать наступающего противника.

Оглядываясь назад, я понимаю, что оставаться там было ошибкой. Было не так уж важно, где произойдет решающее сражение – на линии Эль-Аламейна или несколькими милями к западу или к востоку от нее – и будет ли вообще удар Монтгомери встречен жесткой обороной или же мы прибегнем к вяжущим, сковывающим действиям. Главное состояло в том, что 8-ю армию нужно было остановить, а нашим войскам необходимо было сохранить за собой максимально обширную базу для снабжения, которая, по возможности, должна была протянуться от Триполи до Тобрука. Однако следует помнить, что германские и итальянские сухопутные войска и части ВВС в большинстве своем не имели автотранспорта или же имели его в недостаточном количестве. Это означало, что они не только были неспособны к проведению длительной мобильной операции, но и, более того, сковывали действия своего командующего. Кроме того, благодаря своему превосходству в воздухе британцы имели возможность совершать сокрушительные налеты на войска, находящиеся на марше. Предыдущие бои не давали возможности более или менее обоснованно судить о том, какой будет стратегия Монтгомери – осторожной или отчаянной; наши впечатления о нем, сложившиеся до описываемого момента, свидетельствовали, что он будет тщательно взвешивать все риски. Самым значительным неизвестным фактором были время и цель вторжения альянса в Западное Средиземноморье. В любом случае, события не оправдывали абсолютной уверенности Роммеля и его заместителя Штумме в прочности позиций в районе Эль-Аламейна. Вполне возможно, что Роммель, применив мобильную стратегию в ограниченном районе, смог бы добиться большего, чем Штумме, который, к сожалению, был убит утром того самого дня, когда противник начал свое наступление. Однако, учитывая все факторы, нам было бы лучше отойти под прикрытием арьергарда на позиции, где нам было бы легче удерживать оборону – для этого подошла бы горловина в районе Халфайя; или же следовало, сделав вид, будто мы собираемся дать решительный отпор противнику на линии Эль-Аламейна, на самом деле сделать это примерно в двадцати милях западнее, в районе Фука – он располагал всеми теми преимуществами, что и зона Эль-Аламейна, но на левом фланге был лучше защищен благодаря особенностям рельефа местности.