Игорь Минутко - Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха

Трамвай заскрежетал на повороте.

— Конечная! — мгновенно вышла из спячки кондукторша.

Требич-Линкольн вынул из кармана бумажник, извлек из него три десятирублевки и, не узнавая себя, можно сказать, изумляясь порыву, протянул их Илье Иванову.

— Для твоей Марфуши, на гостинцы. Ей отдай. Она лучше тебя распорядится.

— Да я…

— Увидимся — отдашь.

— Кеша, друг милый, теперя до гробовой доски, — отдам! Вот тебе крест святой! — Илья неумело, но истово перекрестился. — Пивную на Мыльной знаешь? Возле бани?

— Знаю.

— Там и свидимся. Я, считай, в пивнушке нашей — каждый вечер.

Трамвай остановился.

Выпрыгнув из вагона, Исаак Тимоти Требич-Линкольн, он же Иннокентий Спиридонович Верховой, увидел ярко освещенный трамвай, делающий разворот на кольце, и стремительно идущего по вагону к кондукторше Илью Иванова.

Удивительное дело! Эту, в общем-то, будничную картину он помнил всегда, всю оставшуюся жизнь. Она часто и постоянно, без всякого повода возникала в его сознании, ярко и контрастно: июльская темная ночь в Измайлове, ярко освещенный вагон трамвая, делающий крутой разворот по кольцу, и по нему идет мужчина, охваченный Божественным порывом сотворить Добро.

— Господин полковник, они в миле от нас.

— Что же, сержант Стоун, — Чарльз Мелл облизал вдруг высохшие губы, — займите место в укрытии, и когда они будут против нас, по моей команде — по три бойца на каждого…

Полковник не успел договорить.

— Скотина Чарльз! — зычно прозвучал резкий грубый голос. — Ты узнаешь меня?

По. приказу командира полминуты назад было разрушено гипнотическое поле, делающее шеренгу черных воинов невидимыми.

Теперь они стояли в тылу бойцов «Кобры», которые, все разом повернувшись, с изумлением, но без всякого страха смотрели на двенадцать безоружных мужчин в странных черных одеяниях средневекового покроя.

— Полковник Мелл! Так ты, ублюдок, узнаешь меня или от страха лишился памяти и наложил в штаны?

Исаак Тимоти Требич-Линкольн вышел из-за шеренги своего отряда.

Пала тишина.

Они смотрели друг на друга…

Получерный Маг вдруг испытал внезапный ужас, который в буквальном смысле слова парализовал его: у него не было ненависти к этому человеку, смотревшему на него пристально и с удивлением. Из жгучего красавца Чарльз Мелл превратился в пожилого тучного мужчину с дряблым морщинистым лицом, отмеченным следами всевозможных пороков, которому седеющие бакенбарды придавали нечто печально-комичное. Не мог Требич-Линкольн, глядя на полковника, возбудить в себе ярость и ненависть к британцам, так унижавшим и оскорблявшим его когда-то… Все покрылось пеплом. Горечь на душе.

«Да что это со мной? — ужаснулся Исаак. — Господи! Что со мной?.. Лида… Лидушка… Помоги мне!..»

И в этот момент полковник Мелл исторг победный

ВОПЛЬ:

— Узнал! Узнал! Это ты, жалкий, косноязычный венгерчик! Неужели ты, сукин сын? Здесь! Какой подарок! Вот и посчитаемся! Без всяких церемоний! Ребята! Черных комедиантов — в клочья! А венгерчика живым! Я с ним сам! Да быстро! Главное дело — рядом!

Ничего не оставалось Требичу-Линкольну — он сделал знак своему воинству:

«Рви!»

Он и раньше наблюдал подобные кровавые сцены, испытывая чаше всего удовольствие от этих зрелищ.

Но сейчас…

Это не было сражением. Побоище. Сладострастное избиение беззащитных неуязвимыми. Черные Воины с гиканьем, едва касаясь земли, ринулись к каменным глыбам, из-за которых выскочили бойцы спецподразделения «Кобра». На каждого из черных призраков бросились с победными криками по три или четыре бойца и…

Они превращались в кровавые куски — их разрывали на части руки, которым была дана черная, неимоверная сила.

Стоны, хруст костей, вопли ужаса и изумления — все смешалось в кровавый клубок, над раскромсанными кусками человеческих тел клубился пар, и над этим пиршеством Сатаны кружили Черные Воины, оторвавшись от земли, превратившись в огромных черных птиц. На них не было ран, к одежде и коже не приставала кровь жертв, а лица, искаженные сладострастием, наливались силой: пульсировали мышцами, вожделенно и судорожно дергаясь: они поглощали жизненную энергию растерзанных бойцов «Кобры», которые, скорее всего, так и не поняли, что же с ними произошло… Жуткое побоище не заняло и трех минут…

Требич-Линкольн в первые мгновения боя потерял из виду полковника Чарльза Мелла и теперь, оглянувшись, увидел его растерзанное тело на самом обрыве. Оторванная голова подкатилась к большому камню и смотрела на Исаака замершими глазами, в которых навсегда застыло только одно чувство — изумление.

Нечто содрогнулось внутри естества Требича-Линкольна, вспыхнуло жаром и мгновенно окатилось ледяным валом. Две стихии, два испепеляющих чувства, слившись в клубок, терзали его.

Он смотрел на мертвую голову полковника Мелла, и страдание, жалость, сочувствие, сожаление и угрызения совести тоской и раскаянием сжали сердце.

— Прости, Чарльз! Прости…— слезы текли по его лицу. И одновременно в душе поднимался ликующий огненный вал: отомстил! Отомстил! Всем британцам!..

Теперь черный вал поднимался в нем, разрастался. Поднимался, поднимался!.. Сейчас он накроет его с головой.

«Кеша! — сквозь гул и непонятный хохот долетел до него голос Лидуши. — Опомнись! Спаси себя и нашу любовь! Перекрестись на лик Господень!»

— Сейчас! Или будет поздно! — громко и грозно прозвучал голос над местом побоища, над которым высоко в безоблачном небе уже кружили грифы-трупоеды.

«Да! Да!.. Сейчас!..»

Требич-Линкольн оторвал взгляд оттого, во что превратился полковник Мелл, и осмотрелся по сторонам. Его отряд, выстроившись в шеренгу, стоял перед ним в нескольких шагах. Все Черные Воины напряженно смотрели на него, своего командира.

— Гим! Стакан воды! — приказал Исаак.

Походная кружка с водой из реки появилась перед командиром через мгновение. Гим поставил ее на плоский камень у ног Требича-Линкольна.

Из кожаного кисета, висевшего у него, как талисман, на шее, Исаак Тимоти достал квадрат плотной бумаги и маленькую колбу с белым порошком, закупоренную пробкой с хвостиком веревки.

Он поднес квадрат бумаги к глазам.

Над песчаным плато, над истерзанными телами бойцов спецподразделения «Кобра» и лужами крови, казавшимися черными, над неподвижной рекой с большими золотистыми рыбами прозвучало грубо и страстно:

Глео бод традо — Враты! Идо туб прэву — Враты! Мэб шеру кратэ — Враты!..

Требич-Линкольн выдернул пробку из колбы и высыпал порошок в кружку.

Порошок мгновенно растворился. Вода осталась бесцветной.

Исаак медленно выпил содержимое кружки. Жидкость была почти безвкусна, и только еле уловимый привкус серы присутствовал в ней.