Петр Григоренко - В подполье можно встретить только крыс…

Третья проверка имеет целью выяснить, не будет ли поражен гарнизон отравляющими веществами (ОВ), когда в атаку пойдут наземные войска врага. Чтобы отразить эту атаку, сооружениям придется открыть огонь, а значит, включить и отсос. Именно поэтому мы и проводим третью поверку со включенными фильтро-вентиляционной системой и отсосом.

Четвертая проверка должна установить, не будет ли гарнизон поражен ОВ, если противник произведет внезапное химическое нападение в то время, когда ни фильтро-вентиляционная система, ни отсос не работает. Вы сами понимаете, что в этих условиях давление воздуха внутри и вне помещения одинаковы. Значит, тока воздуха в одну сторону нет. Но воздухообмен, через бетон, происходит. Именно поэтому данная проверка ограничена пятью минутами, т. е. временем, достаточным для приведения в действие фильтро-вентиляции. За эти пять минут дым или ОВ не должны попасть в сооружение.

Ну, а теперь попробуем представить себе, в каких условиях потребуется работа одного только отсоса. Может быть такое положение?

Все молчали.

– Товарищ майор, я прошу Вас сказать: в каких условиях может потребоваться работа одного только отсоса?

Он мог не ответить. Мог даже оборвать меня. Сказать, что не на экзамен сюда приехал, а на проверку. Но он ответил: «Ну… например… если… гарнизон закурит и для удаления дыма включит отсос». Этим ответом он доказал мне, что он не вредитель, а невежда. Боюсь, что следствию «СМЕРШа», в руки которого он попал сразу же по возвращению из Минска в Москву, ему пришлось «сознаться» во вредительстве.

Я высмеял майора и сказал: «Один отсос может быть включен, только когда из строя выйдет вентиляционная система. Но тогда будут открыты и двери, а люди будут работать у оружия в противогазах». Затем я подчеркнул, что искусственно снижать давление в сооружении, создавать вакуум в боевых отсеках, да еще и в условиях химического воздействия противника ни один разумный человек не станет. Сосать внутри помещений, через бетон, отравленный наружный воздух… Нет, такой проверки я не допущу. Действуем по инструкции. Измеряйте подпор!

Члены комиссии смущенно переглядывались.

– Ну, давайте ваш измерительный прибор! – резко потребовал я.

– У нас нет, – смущенно проговорил майор.

– А у Вас? – обратился я к Шалаеву.

Он смущенно развел руками.

Этот безответственный мямля особенно меня возмущал. Ведь все эти измерения – это больше его работа, чем моя.

– А Вы хоть видели этот прибор? – со злом спросил я.

– Нет, не видел, – сознался он.

– Старшина, дайте им свой! – приказал я.

Старшина подошел с прибором.

– Кто из членов комиссии может пользоваться этим прибором? Берите подключайте.

Никто не шелохнулся.

– Что, неужели никто не знает, как пользоваться прибором? Да как же вы осмелились, не зная дела, браться его проверять! Старшина, заметьте!

Он подключил прибор. Я подошел, глянул – точно 45 мм, как и докладывал он мне. Видимо, явившись на сооружение раньше нас, он успел промерить. Я подозвал майора и членов комиссии.

– Надеюсь, Вы хоть отсчет взять можете.

И когда все убедились, что в сооружении подпор сверх отличного, я сказал, обращаясь к членам комиссии: «А теперь немедленно уезжайте из района боевых сооружений. Никаких проверок я с вами больше не произвожу ввиду вашей полной неквалифицированности».

Гонор с майора как рукой сняло. Потом он понял, в какую опасную ситуацию попал, и пришел в полное отчаяние. Он упал перед Вишнеревским на колени, моля его как-то замять дело. Вишнеревский позвал меня для совета. Но что я мог посоветовать? Врать? Пойти на предложение майора: он напишет новый акт, в котором даст отличную оценку всему УР'у? А как же быть с арестами в Мозыре? Не сообщать туда о неквалифицированности комиссии? Пусть те, кого посадили, сидят? А как быть с Кириловым, который уже, конечно, знает от Черняева о том, что произошло на 25-ой точке? Я видел только один выход. Вишнеревскому написать начхим войск армии, что он отстранил комиссию от проверки, установив ее полную неквалифицированность. А майору посоветовать по приезде в Москву покаяться в том, что поехал проверять неподготовившись и по незнанию дела натворил ошибок.

Не знаю, так ли поступил майор. Если даже и так, то это ему не помогло. Он и два члена его комиссии по возвращении были арестованы и дальнейшая их судьба мне не известна.

Вскоре после этого пришла телеграмма прямо из Главного Управления Кадров: «Григоренко и Иванчихина (командира танкового батальона УР'а) командировать в Академию Генерального Штаба для держания испытаний». Вишнеревский, который после конфликта с московской комиссией особенно уверовал в меня, страшно расстроился. Объявив мне телеграмму, он впервые обратился ко мне по имени и отчеству: «Петр Григорьевич! А может Вы бы согласились еще хоть годик послужить со мной?»

– Безусловно. Мне очень нравится моя должность, моя работа, отношения с руководством и вся обстановка. И больше того, я считаю для дела плохо, когда лишают человека возможности хорошо освоиться на должности. Вишнеревский послал телеграмму в Главное управление кадров с убедительной просьбой оставить меня хотя бы на год, в связи со сложностью обстановки в УР'е.

Вместо ответа пришла телеграмма командующего войсками округа: «Вишнеревскому». Вы лично отвечаете за своевременное прибытие Григоренко в Академию Генерального Штаба для держания испытаний. Надеюсь, Вы понимаете, что отбор достойных кандидатов в эту академию есть важное государственное задание».

Сейчас, вспоминая эту переписку, я иногда задаю себе вопрос: как бы пошла моя жизнь, если бы тогда ГУК удовлетворил просьбу Вишнеревского? Пошла ли бы она по пути Петрова, который занял мое место? Он человек довольно бесталанный, выпущенный из Военно-Инженерной Академии одновременно со мной, менее чем за три года совершил бурный служебный взлет. Вскоре после его вступления в должность на УР был посажен стрелковый корпус. Будучи начинжем УР'а он одновременно стал и корпусным инженером.

Прошло немного времени и на Минский УР села армия. Петров теперь начинж армии и УР'а. Но и это оказался не предел. Аресты так быстро расчищали дорогу уцелевшим, что вскоре он был назначен начинжем Белорусского Особого Военного округа, а затем и начинжем вооруженных сил СССР. Однако здесь долго не удержался. Жизненный поток унес его куда-то в неведомом мне направлении.

Проделал ли бы я этот путь или же разделил долю всего бывшего при мне руководство УР'а. Ответа на этот вопрос нет. Провидению угодно было направить меня по третьему пути. Получая напутствия при отъезде в Академию Генштаба я не предполагал даже, что большинству провожавших уже отмерены часы жизни или предстоит тяжелый страдный путь. Об их судьбе я узнал только осенью 1938 года.