Елена Хаецкая - Записки из страны Нигде

Поэтому не имело большого значения, в кринолины ли одеты их героини, в баварский национальный костюм, звериные шкуры или луковую шелуху. Все это было равноудалено от моего детского быта и воспринималось одинаково экзотически.

И вдруг оказывается, что я жила на одной планете и в одно и то же время с Джанни Родари! О нем знают советские газеты, которые читает папа! Мы с автором «Чиполлино» - современники! Более того, он тоже знал о моем существовании, ведь он был большим другом советских детей.

Словом, я испытала потрясение, после которого мир уже никогда не был прежним.

Итак, сказочник – человек своего времени и своей страны. И какие бы абстракции он ни придумывал, ему не сбросить эту «медвежью шкуру» до конца. Он останется энциклопедически ученым фольклористом или коммунистом, богачом или бедняком, датчанином или французом.

Скажете – это очевидно? А вот и нет. Сказочники сами себя так поставили, что их творения делают вид, будто они оторваны от повседневности и обитают в некоем условном континууме. Недаром популярны «балы сказок», на которых Красная Шапочка может встретиться с Синей Бородой, а Стойкий Оловянный Солдатик – с Левшой. Подобный прием используется не только на детских утренниках, где ребятам предлагается весело узнавать любимых героев и следить за их новыми приключениями в феерическом миксе. Например, в одной из лучших детских книг, «Орден Желтого Дятла» бразильского писателя Монтейру Лобату на бал к главным героям приезжают самые разные сказочные герои – сказка в сказке – и ничего, жанр это позволяет и книга такой наплыв запросто выдерживает.

Интересно еще отметить, что в творчестве Антуана де Сент-Экзюпери присутствует некая конкретность сказочной абстракции, материальная точность в сочетании со сказочной ориентированностью на вечное. Когда человек одновременно летает на конкретном самолете над конкретной пустыней – и вместе с тем свободно выходит в параллельное пространство сказки.

У меня любимая вещь - «Планета людей». Но и там, при всем ее «реализме», - ощущение выхода за пределы этого мира. Только в «реалистических» вещах Антуана де Сент-Экзюпери за пределы привычного мира выходят лишь избранные, а в «Маленьком принце» эти ворота раскрываются для всех.

03:00 / 11.03.2017

Каждый человек принадлежит своей эпохе. Или, как выразился вождь пролетариата, «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». В детстве я посмеивалась над этой фразой как над чересчур очевидной.

В принципе, писатель в этом отношении не отличается от людей всех остальных профессий: эпоха-то одна на всех. Поэтому многие писатели так и остаются в своей эпохе, кто памятником ей, кто покосившимся надгробием, а кто и безымянной могилой. Немногие становятся общечеловеческим достоянием, но и здесь вопрос в том, насколько товарищ поддается адаптации. Это как бы и не от него зависит. Некоторые не востребованы одной эпохой и остро востребованы другой, некоторые – писатели на все времена. Вот Шекспира вообще невозможно испортить, любая, самая бредовая постановка или экранизация ничего ему не может сделать плохого. Шекспир абсолютно универсален уже несколько эпох подряд.

Некоторые авторы идут «в связке», и партнеры по связке меняются. Для одной эпохи общее место «Толстой и Ибсен», для другой – «Толстой и Достоевский». Почему? А вот так в мозгах у поколения сложилось, такой запрос послан автору. Понятно, что и Толстого, который с Ибсеном, будут читать как-то иначе и про другое, нежели того Толстого, который с Достоевским.

Любопытным памятником эпохи внезапно предстал Ромен Роллан. Я начала читать его книгу «Воспоминания» не потому, что живо увлекаюсь творчеством Роллана, а по единственной причине: реализую свое Право Читателя «читать что попало» (что под руку попадется). Ну и еще, честно говоря, люблю мемуары.

Воспоминания Роллана вдруг открыли мне глаза: я вообще-то терпеть не могу литературу Франции конца XIX – начала XX вв., и теперь, кажется, могу сказать – за что.

Роллан все написал сам.

Давайте почитаем вместе!

Он сам замечательно сказал об этой эпохе. У него только одна ошибка: он из этой эпохи не вырвался. То, что он поднялся над своим веком, - утешительная старческая иллюзия. Его многословие, пафосность, исключительно серьезное, до комизма, отношение к себе, - все это родимые пятна того удушливого времени, которое отвращает нормального живого человека своим буржуазным подушечно-перинным многопудьем. Так и хочется бомбу подложить или хотя бы начать Мировую войну!

Цитата:

«Мне бы хотелось проанализировать ощущение «краха», которое столько раз хватало меня за горло на том культурном и обеспеченном Западе, где прошла моя юность. В этом моем чувстве не было предвзятости. Я не привносил в него ту бессознательную чванливость представителя неотесанной расы, которая сделала Жан-Кристофа, ирокеза, несправедливым к цивилизации, претившей ему с первого же мгновенья. Я знал эту цивилизацию, принадлежал к ней, мое тело и дух были пропитаны ею. Потребовалось расстояние – годы пребывания в Риме, - чтобы я стал различать запах гнили, витавший над этими прекрасными, тщательно обработанными полями… Нет, я ошибаюсь… С самого отрочества я с омерзением чувствовал этот запах на пальцах и в одежде. Но я считал, что он неотделим от человеческого существования, и без всякой радости мирился с нм. Лишь после двухгодичного лечения солнцем и одиночеством, вдали от домашнего очага, я ощутил, вернувшись домой, запах смерти и начал неистово отбиваться от него.

Но что же оскорбило меня в той культуре, которая так и не пришлась мне по мерке (хотя я стал более снисходителен ко всему тому, что умирает, - ведь умираю и я сам..)! Быть может, я когда-нибудь отвергал свободный дух Франции – этот фруктовый сад, цветущий и плодоносящий вот уже десять веков, эту прекрасную осень, это удивительное влечение к интеллекту, умение жить, которое передается от поколения к поколению на нашей избранной земле? Нет. Но я остро чувствую, чего ему не хватает: бескрайних просторов, глубин, морского ветра, горного воздуха, тесного контакта с девственными силами природы, постоянных воздушных потоков, идущих от неизведанных, могучих массивов, присутствия Судьбы. С пятнадцатилетнего возраста… меня отравляло зловонное дыхание современного материализма.

Есть материализм напористый, грубый, но здоровый и бодрый, - таким был материализм энциклопедистов, таков в известной степени материализм большевиков в СССР. Ему сопутствует могучий, отнюдь не привередливый аппетит человека, умеющего оценить накрытый стол и не страдающего несварением желудка. Но у материализма восьмидесятых годов (19 в.) была больная печень и испорченный желудок, он был насквозь пропитан пессимизмом и неизлечимым разочарованием… < Далее несколько пафосных цитат из тогдашних властителей дум, вроде Ренана, в стиле: «Франция угасает, не мешайте же ее агонии!» >