Николай Гуданец - Загадка Пушкина

Судя по причинам и датировке пушкинской метаморфозы, она безусловно является побочной, не имеющей прямого отношения к стержневой проблеме Кишиневского перелома — капитуляции перед деспотизмом и поискам благовидного самооправдания.

Однако Ю. М. Лотман, например, вслед за многими другими пушкинистами указывал на перипетии греческой революции, якобы ставшие для поэта одной из главных причин «горьких и мучительных разочарований» 203.

Современный школьный учебник делает особый упор на восстании гетеристов: «Последний год пребывания поэта на юге омрачен глубокими потрясениями: расправа с друзьями в Кишиневе, крах греческого восстания, подавление народно-освободительных движений в Италии и Испании. Все это оставляло горький след в душе поэта, а по отношению к грекам осложнилось еще и разочарованием в них как в народе, недостойном великих предков» 204.

Как и С. Л. Франк, французский академик А. Труайя считает, что именно «провал греческой революции продиктовал Пушкину» 205горькие строки «Сеятеля».

Мы явно имеем дело с респектабельной и общепринятой точкой зрения, но ее все-таки нелишне сопоставить с историческими данными.

Как уже отмечалось, революция гетеристов началась в феврале 1821 г. Сначала в Дунайских княжествах вспыхнуло народное восстание под руководством Т. Владимиреску, затем генерал русской службы А. Ипсиланти поднял на борьбу греков. Вскоре немногочисленные повстанческие отряды потерпели жестокое поражение. Однако уже в марте 1821 г. массовое восстание охватило всю Грецию. Многотысячные « стада » крестьян, по выражению Пушкина, откликнулись на « чести клич ». Вооружившись дубинами и косами, повстанцы разгромили гарнизоны янычар и завоевали « дары свободы ». В январе 1822 г. восставшие провозгласили независимую республику и затем доблестно защищали ее от двадцатитысячной имперской армии. Поскольку турецкое правительство не сумело подавить восстание греков своими силами, султан обратился за помощью к своему египетскому вассалу, и тот в начале 1825 г. послал в Грецию многочисленные войска. Повстанцы несли тяжелый урон, однако их героическая борьба продолжалась.

Хотя пушкинистам явно недосуг заглянуть в учебники истории, именно таковы общеизвестные факты.

И вот Ю. В. Лебедев авторитетно разъясняет доверчивым школьникам: «Появляются стихи „Свободы сеятель пустынный…“ с глубочайшими сомнениями в творческих силах народов, глухих к дарам свободы» 206.

Выходит, согласно экстравагантной логике пушкинистов, Пушкин глубоко разочаровался в собственной популярности и нещадно заклеймил позором « равнодушную и хладную » толпу русских читателей из-за того, что весной 1821 г. немногочисленные отряды греков потерпели поражение в битвах под Скулянами и Секу.

Есть такой полезный метод в литературоведении, сравнительно-сопоставительный анализ. Посмотрим, как сочетаются стихотворные строчки Пушкина с достоверными историческими свидетельствами о восстании гетериотов в 1821-м году.

1.1.« Вас не разбудит чести клич » (А. С. Пушкин).

1.2.Греческие повстанцы «большею частью погибли в стенах монастыря Секу или на берегах Прута, отчаянно защищаясь против неприятеля, вдесятеро сильнейшего» (А. С. Пушкин, повесть «Кирджали», VIII/1, 255).

2.1.« Вас должно резать или стричь » (А. С. Пушкин).

2.2.Восставшие считали своей целью «отнюдь не мятеж против Оттоманской порты, но противодействие ужасным преступлениям, которым подвергается несчастная Валахия со стороны назначенных властей, которые преступили свои права и угнетают народ всеми беззакониями, какие только можно вообразить». (Рапорт П. И. Пестеля, составленный в марте 1821 г.) 207.

2.3.«9 апреля [1821 года], утро провел я с Пестелем, умный человек во всем смысле этого слова… Мы с ним имели разговор метафизической, политической, нравственный и проч.» (А. С. Пушкин, Кишиневский дневник, XII, 303).

Думаю, достаточно прочесть эти цитаты. Пояснений они не требуют.

Трудно гадать, что происходит с человеком, когда над его жаждой справедливости, над мужским инстинктом бойца, над велением чести, над порывами сострадания наконец восторжествовало гаденькое шкурничество.

Такое понять нелегко, хотя можно догадаться о последствиях. Духовные ристания не утихают. На страже остается совесть, страшный « когтистый зверь, скребущий сердце » (VII, 113), которого надо вытравить из себя стрихнином цинизма.

И вот ведь что жутко. Эту ампутацию совести нельзя проделать сознательно. Наверно, такое вытворяют над собой лишь в помрачении ума, инстинктивно, содрогаясь от душевной боли, не смея взглянуть в зеркало.

Сильную, горячую совесть надо глушить и травить как можно жестче.

Плюнуть в лицо поверженным. Отказать им в праве на достоинство — на последнее оружие мучеников. Приравнять их к презренным скотам и чеканно щелкнуть рифмованным бичом: «К чему стадам дары свободы?»

Тогда любая, даже самая жгучая и неотвязная совесть должна уняться, скукожиться, притихнуть. Насовсем.

Подобный душевный кунштюк у психоаналитиков называется вполне респектабельным словом: «рационализация». Латинский корень «ratio» источает лестную ауру, мы ведь все безусловно разумные люди, не так ли, господа?

Увы, термин неточен. Правильнее охарактеризовать этот процесс можно как «бессознательный самообман», а на худой конец как «псевдорационализацию».

Чтобы оправдать человека перед им самим, услужливая душа подсовывает ему ложную логическую конструкцию, хотя и убедительную на первый взгляд.

Это как бы искусственная почка, изобретательная и милосердная, отфильтровывающая смертоносный яд правды о себе. Если почки отбиты, лучше такая, чем ничего.

Когда нужно отгородиться от собственной низости, ущербности, жгучих мук совести, то подсознание напяливает человеку на голову плотный мешок самообмана, чтобы бедолага не смог ужаснуться отражению в зеркале. Хотя так можно заморочить лишь подслеповатого и слабого. Это удел, достойный соболезнования.

Лучше всех уловил суть псевдорационализации поэт, выдохнувший поистине гениальные строки:

Написавший это автор прежде всего нуждался именно в возвышении той униженно распластанной, боязливой фигурки, в которую превратила буйного «певца свободы» могучая государственная машина России. Ее винить не приходится. Она вовсе не наваливалась всем своим дуроломным весом, просто зацепила юношу зубчиком шестеренки, сбросила в теплую серую грязь провинции, а он возьми да сломайся.

Вот отчего поэт уверовал, что важней всего героическая репутация, даже если она зиждется на подтасовках и лжи.