Сергей Синякин - За несколько лет до миллениума [сборник]

Второй период более зрел: и мастерство возросло, и умение стало постоянным, но стихи стали суше. Аскетизм темы обусловливает и аскетизм стиха, сужает кругозор поэта.

Вот Т. Батурина в поэме «Плавучая церковь» пишет о России наших дней:

Не знаю, может, из церкви видится, что все хорошо в стране, все кругло, но мы-то, идущие по улицам, знаем, что это не так. И со смирением все происходящее воспринимать как-то не хочется: один ведь раз живем, один!

Но нет —

Каждый ищет свою поэтическую нишу, но глупо ради этого затворяться в келье при трепещущей на сквозняке свече. Мир многообразен — в нем хватит на всех и радостей и бед, в нем хватит на всех голубых небес и бескрайнего поля. В нем достаточно места для «Идущих вместе» и АКМ. В нем есть все, чему раскрывалась душа поэта, поэтому странно, когда он обращается к смирению и покорности — они не для поэтической души. Мне кажется, что поэзия заключена в окружающем мире, и вдохновение не требует печально вздымать очи горе. В конце концов, у Бога без поэтов достаточно хвалящих и хулящих.

Тем не менее я не могу не отметить, что на сегодняшний день Татьяна Батурина единственный волгоградский поэт, который работает пусть и в узких, но в рамках христианского православия.

Мир делится на верующих, неверующих и уверовавших не в твоего Бога. А поскольку всех нас много, то в многообразии этом у Татьяны Батуриной обязательно найдутся свои читатели, свои почитатели, своеобразие ее таланта несомненно, а как известно, каждый в поэзии ищет что-то согревающее его собственную душу. Чтение стихотворения сродни его написанию, все зависит от того, что необходимо твоей душе именно в этот час.

Было время.

Молодые поэты всегда склонны к бунту. Одни сбрасывают Пушкина с парохода современности, а потом признают, что погорячились. Другие склонны отрицать все и вся, потом выясняется, что они тоже погорячились.

Молодость — это всегда отрицание авторитетов и желание доказать, что ты можешь сделать все лучше, что ты тоже не лыком шит, что ты тоже не лаптем щи хлебаешь. По свидетельству С. Васильева, было время, когда молодые поэты А. Пчелинцев, С. Надеев, Г. Тверитин, Л. Вахромеев, Г. Гриднева и М. Смотров, как и сам Васильев, образовали молодежную секцию местного отделения Союза писателей и бунтовали в стенах сего отделения под демократической опекой Василия Макеева более десяти лет. Против чего они бунтовали, Васильев умолчал, но ясно, что выступали они против косности тогдашней поэзии, ведь всяк чиновник Союза ходил тогда если не в классиках, то в таких маститых авторах, что читать его не хотелось!

Среди тех лиходеев, мечтавших потрясти мир, был и Михаил Смотров. Филолог по образованию, с университетским уровнем культуры, Смотров отличался необузданным темпераментом. Головная боль для руководителя секции! Правда, Макеев был мудр и терпелив, полагая, перемелется, мука будет.

Времена те ушли в прошлое, а от смотровского бунта против сложившихся этических и эстетических норм эпохи развитого социализма осталась одна тоненькая книжечка, выпущенная автором за свой счет и уже при появлении на свет являвшаяся библиографической редкостью, столь ценимой подлинными библиофилами.

Вместе с тем она представляет собой определенную литературную ценность, стихотворения, собранные в ней, внешне следуя традициям русского классического стиха, несли на себе печать авангарда восьмидесятых годов. Но странное дело, часто начинающиеся как ернические и насмешливые, стихи эти в конце своем оказывались печальными и болящими. У человека болела душа, и это превращало его строки из подражательных в настоящую поэзию.

С. Васильев заметил, что крестным отцом Смотрова был, несомненно, Салтыков-Щедрин, от которого наш герой взял сарказм и резкое неприятие пошлости. Не знаю, не знаю. Многое у Смотрова от его собственных взглядов на жизнь.

Просто мы давно привыкли вгонять чужие мысли в привычные рамки. Нашли определение — влияние Блока, например, или Тарковского, и сразу успокаиваемся, ага, это уже понятно, а то все темнил.

Ирония, звучащая в стихах М. Смотрова, вуалирует многое, и прежде всего он старается спрятать свое нежное отношение к миру. Есть люди, которые стесняются живущей в них нежности.

Мы принимаем это за пародирование, за усмешку, а это всего лишь попытка спрятать себя.

Умея блистательно подхватить любые интонации, использовать любой стиль, М. Смотров играл, выдавая веселые и не очень кунштюки, а в них вдруг проглядывала философская глубина:

Он улыбался, вокруг смеялись, а смеяться-то было нечему.

Это не просто слова — это отношение к описанным категориям людей современных нуворишей и государства. Когда принимали закон о монетизации, Герман Греф и его присные утверждали, что протестов не будет, быдло на улицы не выйдет. Вот так они нас! В натуре бля!

В стихах Смотрова не усмешка — горькая улыбка.