Наталья Воронцова-Юрьева - Отелло. Уклонение луны. Версия Шекспира

*

На крик Кассио подходят Лодовико, Грациано и Яго. Стонущий Родриго получает от Яго последний смертельный удар. Прибегает и Бьянка. Этим тут же пользуется Яго. Расследование произошедшей стычки крайне нежелательно для него, и он пытается навести присутствующих на ложную мысль, переводя стрелки на ни в чем не повинную Бьянку: "Все присутствующие здесь господа, я подозреваю эту дрянь в соучастии в преступлении".

Но, похоже, в суматохе никто не обращает внимания на его слова. Поэтому, когда Кассио укладывают на носилки, Яго предпринимает вторую попытку: он буквально обрушивается на ошарашенную Бьянку, нарочно не давая присутствующим уйти и теперь уже громко наводя на нее подозрение в несуществующем заговоре:

"Постойте, добрые господа! Вы бледны, сударыня? Вы замечаете, каким ужасом полны ее глаза? Раз вы так таращите глаза, мы вскоре кое-что узнаем. Всмотритесь пристальней; прошу вас, смотрите на нее. Вы видите, господа? Да, дурная совесть заговорит и без языка".

Признак N16. В некоторых случаях припадков может быть несколько .

Отелло входит в спальню жены, как завороженный повторяя странную фразу: "Этого требует дело, этого требует дело, моя душа, я не назову его вам, целомудренные звезды, - этого требует дело".

Но никакое дело этого вовсе не требует. Да и нет никакого дела. Есть заданная программа, по которой и действует его оглушенный болезнью мозг. И эта программа содержит в себе два пункта: Дездемона должна умереть, и Дездемона должна умереть через удушение руками.

Так ему сказали. Так он и сделает.

"Но я не пролью ее крови и не оцарапаю кожи ее, которая белее, чем снег, и гладка, как алебастр надгробных памятников. Однако она должна умереть, иначе она обманет и других".

Он понятия не имеет, почему он должен ее убить, почему он должен ее задушить, почему он должен сделать это именно этой ночью, сразу же после того, как между полуночью и часом будет убит Кассио. Он больше не может думать об этом - болезнь отняла у него всякую возможность соображать.

Он беспомощен перед болезнью.

Он подносит светильник к постели, смотрит на спящую Дездемону и странными фразами, словно разбитыми на упрощенные части схемы квадраты, рассуждает о невозможности вернуть жизнь:

"Погасить свет, а затем погасить твой свет. Погасив тебя, пламенный прислужник, я могу восстановить твой прежний свет, если передумаю, но если я погашу твой свет, хитрейший образец превзошедшей себя природы, я не знаю, где тот Прометеев огонь, который может снова возжечь твой свет. Сорвав розу, я не могу вернуть ей жизненного роста, и она неизбежно должна увянуть. Я понюхаю ее на кусте".

Он целует Дездемону, и живая часть его сознания отзывается в нем страданием и болью, он плачет. В этот момент он почти готов отступить. Но очередное непосильное эмоциональное потрясение - неизвестно откуда взявшееся в его мозгу намерение убить ту, кого он так любит, - это страшное потрясение, лишь на минуту благотворно оживив его сознание, окончательно разрушает его, провоцируя в нем начало второго приступа...

*

Признак N17. С удороги отдельных групп мышц, движения глаз, дерганья головы и туловища, издавания каких-либо звуков.

Она просыпается от его поцелуя. "Вы молились на ночь, Дездемона?" - "Да, мой господин". - "Если вы вспомните о каком-нибудь преступлении, еще не примиренном с небом и милосердием божиим, немедленно молитесь о его отпущении".

О преступлении? О чем он говорит? Нет-нет, это сон. Это какое-то недоразумение.

"Ну, молитесь же, и поскорей. Я отойду в сторону. Мне не хотелось бы убить твой неподготовленный дух".

Она не ослышалась? Он говорит об убийстве?

"Да умилосердится же надо мною небо!" - испуганно говорит Дездемона.

"Аминь - от всей души!" - следует строгий ответ.

Надежда вспыхивает стремительно. "Раз вы говорите так, я надеюсь, что вы не убьете меня".

Но Отелло молчит.

Почему он молчит? Что с ним? Почему его молчание так зловеще? Он страшно вращает глазами, она боится его.

"Вы становитесь зловещим, когда так вращаете глазами"...

Увы.

Это вращение глазами - вовсе не картинка средневековых ужасов. Это очень тревожный симптом - начало следующего эпилептического припадка. Очень скоро последуют судороги отдельных мышечных групп, а также непроизвольное издавание звуков...

"Подумай о своих грехах". - "Мои грехи - моя любовь к вам".

За это ты и умрешь, звучит приговор Отелло.

"Противоестественна та смерть, которая убивает за любовь", - в ужасе говорит Дездемона.

Слова Дездемоны слабым лучом проникают в его помраченное сознание. Он чувствует: что-то не так в ее словах. Что-то не так в его голове. Что с ним?

Он смотрит на нее. Еще пару секунд ей кажется, что вот-вот все изменится, что Отелло придет в себя, ужаснувшись болезненному наваждению!..

Но... нет.

Страшное психическое перенапряжение окончательно ломает и без того воспаленное сознание Отелло. В дополнение к непроизвольному вращению глаз он начинает кусать губы, его тело начинает сотрясаться.

Болезненное состояние мужа настолько сильно и настолько пугающе, что Дездемона вскрикивает:

"Почему кусаете вы так свою нижнюю губу? Какая-то бушующая в крови страсть сотрясает все ваше существо. Это страшные предвестники, но я надеюсь, я надеюсь, что они не для меня".

Молчи, кричит Отелло, больше ни слова! "Тот платок, который я так любил и отдал тебе, ты отдала Кассио", "берегись, берегись клятвопреступления: ты на смертном одре".

Но ведь не сейчас же я умру, в ужасе восклицает Дездемона.

Сейчас же, следует неумолимый ответ.

При этих словах горло Отелло начинает издавать непроизвольные звуки (очередной неумолимый симптом нового припадка), которые он принимает за стоны:

"Сейчас же. Поэтому добровольно покайся в грехе. Ибо, если ты будешь клятвенно отрицать каждый пункт обвинения, это не поколеблет и не задушит во мне того крепкого убеждения в твоей виновности, которое исторгает у меня стоны . Ты умрешь".

*

Наступает самая страшная сцена в пьесе. И никакой романтической прелести, никаких мелодраматических дешевых эффектов здесь нет и не может быть.

Чудовищным выглядит даже одно только предположение режиссера Анатолия Эфроса: "А может быть, сделать само убийство вопреки всем традициям очень, очень тихим... Дездемона совершенно не станет сопротивляться. Ведь если Отелло не любит ее, то и жизнь ей не дорога".

Такие предположения невозможно даже допускать, не то что включать в книгу! Хотя бы потому, что удушение руками - это всегда сопротивление жертвы, если, конечно, жертва не оглушена. Сопротивление инстинктивное, непроизвольное, но при этом всегда изо всех сил. По-другому не бывает. И это всегда некрасиво и страшно. Уродливо и жутко. И совсем уже тяжко, когда убийство совершает не отвечающий за себя больной человек.