Наталья Воронцова-Юрьева - Гамлет. Шутка Шекспира. История любви

Все наслоилось, смешалось в его душе - мысль о возмездии оказалась настолько яростно подогретой историей про королевские шашни, что буквально прожгла ему мозг. Подробности интимной жизни Офелии сделали то, чего не смог сделать рассказ Призрака: Гамлет действительно уверен, что вот теперь-то он готов, что теперь-то он и правда убьет короля - убьет сразу же после спектакля!

И как человек прямодушный, глубоко презирающий закулисные махинации, он и дает это понять - он действует так исходя из своей натуры. И ему все равно, что такая информация может обернуться против него - ведь он не собирается никого ею шантажировать, то есть приобретать выгоду за счет нее. Он даже не собирается спасать свою жизнь. Он не нуждается в хитрости. Он готов к любому исходу.

Однако, как бы там ни было, Полоний прекрасно владеет собой - ни один намек на убийство не достигает цели. Даже на личные оскорбительные выходки принца он реагирует с блестящей выдержкой. Оно и понятно: подобное поведение принца прогнозировалось Полонием, он к этому готов, и чем более распаляется принц, тем лучше для Полония.

Наконец, Гамлет остается один. Он горько упрекает себя в медлительности, вернее в полном бездействии, называет себя всякими бранными словами ("дрянь", "жалкий раб", "дурень") после чего неожиданно признается, что у него "и печень голубиная - нет желчи, чтоб огорчаться злом; не то давно скормил бы я всем коршунам небес труп негодяя".

К слову, это признание Гамлет делает на фоне, так сказать, усугубленного позора: мало того что дядя убил его отца, коварно завладел троном и женился на ничего не подозревающей Гертруде, так он еще и нагло ей изменяет в свое удовольствие.

Итак, Гамлет пытается честно распалить себя уничижительными характеристиками, искренне старается вызвать в себе ненависть к королю ("хищник и подлец! Блудливый, вероломный, злой подлец!"). Но ненависть... не приходит. Он с тоской награждает себя вот такими эпитетами:

Ну и осел же я! Как это славно,

Что я, сын умерщвленного отца,

Влекомый к мести небом и геенной,

Как шлюха, отвожу словами душу

И упражняюсь в ругани, как баба,

Как судомойка!

Но и это не помогает. Ненависти как не было, так и нет. Неужели у него и впрямь голубиная печень? Он горько укоряет себя, однако это похоже на правду: прошло уже два месяца со дня встречи с Призраком, а месть и ныне там. Такое впечатление, что Гамлет и вовсе теперь более всего озабочен интимной жизнью Офелии, чем собственной - нешуточной! - клятвой. Такое впечатление, что только ее роман с королем и есть единственная причина очередной попытки Гамлета заставить себя действовать радикальней.

В итоге укоры совести дают результат, и он даже уверяет себя, что ожидаемая завтра вечером пьеса "по образцу отцовой смерти" теперь уж точно принудит его к последнему шагу:

... Послежу за дядей -

Возьмет ли за живое. Если да,

Я знаю, как мне быть.

Однако не успевает он это произнести, как что-то вновь случается в его душе, и он мгновенно изыскивает еще одну лазейку для очередного бездействия:

Дух, представший мне,

Быть может, был и дьявол; дьявол властен

Облечься в милый образ; и возможно,

Что, так как я расслаблен и печален, -

А над такой душой он очень мощен, -

Меня он в гибель вводит.

Из чего тут же следует малодушный вывод: "Мне нужна верней опора". Что же это такое! Не прошло и часа, а уж предполагаемая реакция короля больше никак не устраивает Гамлета в качестве побудительного мотива ("Зрелище - петля, чтоб заарканить совесть короля"). Такое впечатление, что Гамлет изо всех сил пытается быть честным по отношению к призраку, но все напрасно. Он буквально не в силах поднять руку на короля.Как будто некая сила непреодолимой мощи сковывает его.

И это действительно так...

*

На следующий день - решающий в пьесе! - король в присутствии Гертруды, Полония и Офелии учиняет Розенкранцу и Гильденстерну тщательный расспрос. Постановка его вопросов довольно откровенна, особенно учитывая присутствие Офелии: "И вам не удается разузнать, зачем он распаляет эту смуту, терзающую дни его покоя таким тревожным и опасным бредом?" Нет, отвечают Розенкранц и Гильденстерн, не можем, поскольку принц "сказать не хочет ни за что".

Ну и ладно. С тем они и уходят, а заодно уходит и Гертруда, ибо настало время привести в исполнение план Полония: Офелия при тайных свидетелях должна встретиться с принцем в галерее.

На прощанье Гетруда желает Офелии, чтобы ее "милый образ" оказался "счастливою причиной его безумств" и чтобы ее "добродетель на прежний путь могла его наставить, честь принеся обоим". На что беременная от короля Офелия со всей искренностью восклицает: "Если б так!"

Полоний советует Офелии взять в руки книгу и прогуливаться в уединенье "под предлогом чтенья". Ну, и поскольку тут остались все свои, спокойно рассуждает вслух:

<...> В этом все мы грешны, -

Доказано, что набожным лицом

И постным видом мы и черта можем

Обсахарить.

Король от таких слов внутренне вздрагивает ("Ах, это слишком верно! Как больно мне по совести хлестнул он!"). Однако Гамлет уже на подходе. Король и Полоний прячутся.

В этот момент Гамлет ведет знаменитый внутренний монолог ("Быть или не быть..."). Это рассуждение о смерти, о страхе перед ней и о причинах, его порождающих, о промедлении, о том, что длительные раздумья умерщвляют наши замыслы, превращая нас в трусов.

Этот монолог не случаен. Возможная скорая смерть короля и в результате вполне предсказуемая собственная гибель определяют сейчас его глубоко печальный тон. Гамлет прекрасно понимает, чем могут ему грозить последствия от назначенного на вечер спектакля - тюрьмой или смертью. Теперь Гамлет может это предотвратить действительно только одним - свершившейся местью. При условии, что месть опередит карающую руку короля. Но, как ни странно, вовсе не это заботит его сейчас больше всего. Необходимое убийство короля - вот настоящая причина его мучительного внутреннего состояния. Скорая смерть короля вводит Гамлета едва ли не в стрессовое состояние. Почему?

Наконец он замечает Офелию. Внутренняя серьезность Гамлета тут же сменяется насмешливой маской. Однако Офелия не поддается на сарказм, она явно следует полученным инструкциям:

Принц, у меня от вас подарки есть;

Я вам давно их возвратить хотела;

Примите их, я вас прошу.

Гамлета, отлично (и не случайно!) осведомленного об интимной жизни Офелии, наверняка чрезвычайно разозлил этот откровенный выпад, вернее причина, его вызвавшая. Он тут же напускает на себя высокомерно-снисходительный вид: "Да полно, вы ошиблись. Я в жизни ничего вам не дарил". Однако Офелия настаивает: "Нет, принц мой, вы дарили; и слова, дышавшие так сладко, что вдвойне был ценен дар, - их аромат исчез".