Наталья Воронцова-Юрьева - Гамлет. Шутка Шекспира. История любви

Тут откуда ни возьмись на помощь приходит исчезнувший с рассветом Призрак: из-под сцены раздается его глас: "Клянитесь". Горацио тут же соглашается, однако пытается уточнить, а в чем же, дескать, именно надо поклясться. Гамлет повторяет: "Молчать о том, что видели вы здесь". Но то ли с мечом опять выходит заминка, то ли Призрак слишком нетерпелив, однако из-под сцены опять раздается его глас: "Клянитесь".

Казалось бы, Призрак изо всех сил старается помочь исполнить волю Гамлета - и это весьма впечатляющий ход. Однако, услышав эту поддержку во второй раз, Гамлет почему-то предлагает всем перейти на другое место. Впрочем, Призрак снова тут как тут и опять вещает из-под сцены: "Клянитесь". Тогда Гамлет снова предлагает переменить место. Однако от Призрака не так-то легко отделаться, и он вновь изрекает из-под сцены: "Клянитесь".

Наконец повторная клятва дана. При этом ее внутреннее содержание полностью изменилось: теперь Гамлет требует, чтобы впредь, как бы странно он себя ни повел, они не намекали ни жестом, ни мимикой, ни двусмысленными речами, что им что-то известно, что эти странности неспроста и что они знают им причину.

Почему вдруг изменилось содержание клятвы? Только ли потому, что Гамлету вдруг пришла мысль о недостаточности слов Призрака и, чтобы свершить возмездие, ему необходимо собрать дополнительные улики? Или тому есть другая причина?

И еще: вся эта беготня с Призраком- при всем моем уважении к его неподдельным страданиям - не поддается никаким стандартным разъяснениям и выглядит довольно комично. Странно, не правда ли?

*

С того дня проходит достаточно времени - два месяца . Это следует из слов Офелии на представлении: "...тому уже дважды два месяца, мой принц". Да и слухи о его душевном нездоровье успели пересечь датскую границу, что ясно из реплики короля во второй сцене второго акта на приезд Гильденстерна и Розенкранца ("До вас о том дошла, наверно, новость, как изменился Гамлет"), которых вызвали в Эльсинор ненавязчиво пошпионить за Гамлетом, так как его поведение действительно встревожило короля и Гертруду.

Итак, время идет, король не убит, принц притворяется сумасшедшим. Как вдруг Гамлет узнает, что Офелия - любовница короля! Именно это обстоятельство, ядовито ужалив принца, наконец-то заставит его действовать. Однако вовсе не так, как хотелось бы наивному Призраку...

*

А между тем Полоний снаряжает во Францию своего слугу, Рейнальдо. Вся эта сцена поначалу вызвала у меня недоумение - она показалась мне слишком многозначительной и при этом на удивление пустой. Если ее убрать, думалось мне, то это пройдет абсолютно незамеченным для пьесы: смысл, действия, характеры героев - ничто не будет нарушено. Возможно, рассудила я, эта сцена нужна для паузы. Возможно, это обыкновенная занятная болтовня, необходимая для отдыха читателя, подготовка к смене читательских эмоций. Но тогда зачем сознательно наполнять эту сцену той многозначительностью, которая вроде бы никак не работает, а повисает в воздухе? Разберем подробней этот очень важный момент.

Итак, прошло два месяца, и вот уже Полоний отправляет слугу во Францию с письмом и деньгами к Лаэрту. Он очень подробно инструктирует Рейнальдо, как именно, да что конкретно, да где, да от кого, да каким способом ему нужно вызнать о поведении Лаэрта, да еще просит лично понаблюдать за привычками сына. Такое тщательное дознание удивляет слугу, и он спрашивает: а зачем, дескать, это все нужно, к чему все эти сложности? И Полоний поначалу очень четко отвечает на вопрос, а потом вдруг начинает подозрительно путаться... С чего бы это? Неужели такого опытного царедворца можно так запросто смутить?

Оказывается, можно! Вот только не всегда и не всякому. Король, придворные и прочая подобная публика ни за что не смутят Полония - с ними он всегда начеку, всегда настороже, всегда держит себя в руках, и это хорошо видно хотя бы в его диалогах с Гамлетом. А вот слуга, проверенный старый слуга - другое дело. Да Полонию и в голову не пришло, что тот спросит его о чем-то таком, что автоматически вызовет в голове Полония некоторые... ассоциации, пока еще преждевременные, конечно... но о которых Полоний с некоторых пор не забывает... ни на минуту.

Именно эти мысли чуть было и не выскочили из него. Полонию было нечего опасаться, он был дома, разговаривал с верным слугой, вот и позволил себе несколько внутренне расслабиться - и этого хватило, чтобы Полоний чуть было не проговорился! В результате он так этого испугался, что даже не сразу собрался с мыслями. Так о чем же чуть было не проговорился Полоний?

И зачем вообще понадобилось Полонию просить слугу присмотреть за сыном и что-то там тщательно высмотреть? Разумеется, Полоний дает на это ответ, только этот ответ уж слишком безобидный. Полоний уверяет, что им движет исключительно забота о примерном поведении сына, что если Лаэрта намеренно немножко очернить в разговоре с каким-нибудь его знакомым, то, стало быть, если Лаэрт и впрямь замешан в подобных делишках - например, по части игры, женщин и прочих простительных непотребств, то этот знакомый обязательно вспомнит и подтвердит:

А умысел мой вот в чем -

И думаю, что это способ верный:

Когда его ты очернишь слегка,

Так, словно вещь затаскана немного,

Изволишь видеть,

Твой собеседник, если замечал,

Что юноша, которого ты назвал,

Повинен в вышесказанных проступках,

Наверное, тебе ответит так:

"Милейший", или "друг мой", или "сударь",

Смотря как принято у них в стране

И кто он сам.

И все бы хорошо, но в этот момент в голове Полония мелькает совершенно иное - оно бесконтрольно выскакивает из него, и Полоний вдруг говорит на удивление непонятную фразу:

РЕЙНАЛЬДО: Так точно, господин мой.

ПОЛОНИЙ: И тотчас будет он... он будет... Что это я хотел сказать? Ей-богу, ведь я что-то хотел сказать: на чем я остановился?

"И тотчас будет он... он будет..." - говорит Полоний, и эта фраза явно "не из той оперы", она явно чужда контексту! Это видно невооруженным глазом. Значит, по замыслу Шекспира, она просто обязана привлечь читательское внимание.

"И тотчас будет он... он будет..." - говорит Полоний и, словно спохватившись, словно чему-то внутренне ужаснувшись, так что и не сразу сообразив, как выкрутиться из этого положения, он начинает запинаться, пытаясь замести опасные следы: "Что это я хотел сказать? Ей-богу, ведь я что-то хотел сказать: на чем я остановился?" Слуга ему напоминает: вот, дескать, на чем вы остановились, вот на этой фразе. Ах да! - как бы вспоминает Полоний и начинает рассказывать трепетную сказку про заботливого отца, который только и делает, что переживает за нравственность сыночка.