Александр Немировский - Гражданская война Валентина Катаева

Виктор Федоров не обольщался прочностью своего положения: в любой момент он мог быть схвачен снова и расстрелян. Не дожидаясь очередной «посадки», он бежал в Румынию через днестровские плавни, оставив жену дома. Осев в Бухаресте, он дал знать семье о своей участи. Его жена уже в 21 году пыталась тайно перейти границу, чтобы воссоединиться с мужем, но румыны задержали ее и вернули Советам. Ее месяц продержали в ЧК и отдали под суд; прокурор сказал, что в 20-м году за такой побег ее бы попросту расстреляли, но в 21-м (только что начался НЭП!), учитывая смягчающие обстоятельства, – желание воссоединиться с мужем – он требует для нее всего-навсего три года условно.

Тем же летом Надежда с детьми сделала новую попытку бежать, на этот раз морем, в лодке – и успешно: за двое суток они добрались до Варны, где жил ее свекор. Ал.Митр., однако, обрадовал ее известием о том, что за это время Виктор сошелся в Бухаресте с другой женщиной и теперь будет жить с ней (звали его новую избранницу Верой, и была она генеральская дочь). Услыхав это, к Виктору Надежда не поехала и жила потом с детьми в Чехословакии. Мать Виктора, остававшуюся в Одессе, расстреляли в 1937.

А сам Виктор вновь увидел Одессу в 1941 году: он был главным художником оперного театра в Бухаресте, и когда Одессу оккупировали во Вторую войну румыны, несколько раз приезжал в родной город и что-то ставил в Одесском театре. В 1944 году Румынию завоевали Советы; на жизни Федорова это не сказалось, для Советов, не вдававшихся в его отношении в подробности, он был пока что просто румынский театральный деятель. Но в 1945 году он решил оставить Веру и жениться на другой; Вера в отместку разоблачила его как бывшего советского гражданина (таковым он успел побывать в 1920 году), сотрудничавшего с оккупантами (те самые постановки в оккупированной Одессе). Советы немедленно схватили Виктора, судили его и отправили в сибирский лагерь, где тот и умер три года спустя художником лагерного театра.

Все это отражено в катаевском «Вертере» с некоторыми переменами; небезынтересно их перечислить:

(1) В «Вертере» мать "Димы"-Федорова (ее здесь зовут Лариса Германовна вместо настоящего имени Федоровой – Лидия Карловна) просит за сына не Котовского, а «Серафима Лося» – под этим именем выведен эсер Юлий Глузман (более известный как Андрей Соболь). В большевистскую революцию, как и после революции он был просто писателем и журналистом, писавшим под псевдонимом Андрей Соболь; в 1919-21 он жил в Одессе и под красными, и под белыми. Однако поскольку он тоже был связан с Максом Дейчем – они вместе были на каторге при царе – он смог сыграть поистине прекрасную роль в 1920, когда Дейч был главарем Одесской ЧК; Соболь просил перед ним за разных людей и таким образом спас от смерти не менее десятерых. В конце концов рассвирепевшее одесское ЧК, откуда Дейча перевели, без него посадило Соболя, да так крепко, что и московское начальство – Каменев и Менжинский – не могло добиться его освобождения (хотя и начало эти попытки только оогда, когда Соболь отсидел уже 7 месяцев). Но одесская ЧК освобождать его отказалась наотрез; пришлось вытребовать Соболя в Москву под конвоем и только там отпустить. В 26 году Соболь застрелился.

В судьбе Федорова и Катаева Соболь не сыграл решительно никакой роли, но Катаев передал ему от Котовского спасение Федорова – по-видимому, чтобы избежать ситуации, при которой все, кто ищет Федорову смерти – евреи, а спаситель – украинец (роль евреев в чекистском терроре в «Вертере» и так изображена вполне ярко); в варианте «Вертера» предстатель за Федорова перед Дейчем тоже еврей. Кроме того, Соболь пытался спасать людей из ЧК систематически, и за это в итоге сел (вполне могли и расстрелять), а для Котовского это был случайный единичный эпизод, прошедший совершенно бесследно; и Катаев роль спасителя в «Вертере» передал тому, кто ее больше заслуживал.

(2) В «Вертере» у «Димы» имеется жена Инга, которая на деле работает на ЧК и выдает ЧК своего мужа; это гибрид той самой партийки-чекистки, что была подослана к штабс-капитану в рассказе Ингулова, и реальной второй жены Федорова Веры, которая выдала его НКВД в 1945. Реальная жена Федорова в 1920, Надежда, с чекисткой Ингой ничего общего не имеет (хотя в "Вертере" сказано, что настоящее имя Инги было именно Надежда, но она сменила его Ингу, потому что так звучало революционнее).

(3) Мать «Димы» в «Вертере» кончает с собой, получив ложное известие о расстреле сына, которого на самом деле только что тайно выпустили. Мать реального Вити Федорова расстреляли в 37-м. Мотив «родитель, умирающий из-за ложного известия о том, что его ребенка расстреляли/убили красные или бандиты» (впрочем, для Катаева это не такое уж «или») у Катаева постоянный: он реализован и в «Вертере», и в «Траве забвения» - с разными персонажами.

(4) В финале «Вертера» всех, причастных к освобождению «Димы», расстреливают по предписанию свалившегося как снег на голову на Одессу Блюмкина (в «Вертере» – «Наум Бесстрашный), расстреливают именно за то, что они его выпустили: и Андрея Соболя-«Серафима Лося», и Макса Дейча-«Макса Маркина», и Ингу (по ошибке, второпях), и коменданта ЧК, не приведшего в исполнение приговор. На самом деле никто из-за освобождения Федорова не пострадал вообще (Соболь сесть-то сел, но не из-за Федорова – напоминаю, что к освобождению именно Федорова он отношения не имеет); все остались живы и не имели даже должностных наказаний. Очевидно, Катаев уж очень хотел убить всю эту компанию (включая Соболя: тот был при царе эсеровским террористом - отношение Катаева к такого рода деятельности в сомнениях и комментариях не нуждается - а потом комиссаром Временного правительства на Северном фронте, т.е. активно разваливал ту самую армию, в которой Катаев воевал. И терроизм, и комиссарство в "Вертере" вставлено в послужной список Серафима Лося, который в свое время "бросал бомбы в губернаторов" и был "старый боевик-эсер"), и полагал себя тем более вправе сделать это, что Соболь застрелился в 26-м, а Дейча расстреляли в 37-м.

Ладно, это о Федорове… Что же до Катаева, то он сидел куда дольше, чем Федоров, до самого сентября, и никаких надежд на спасение от расстрела не имел, пока в Одессу не приехал Яков Бельский, видный чекист из столицы – не то из украинской (Харькова), не то из главной (Москвы) – но, в общем, большая шишка. Приехал он именно инспектировать работу местной ЧК. В 1919 он был свидетлем ура-большевистских выступлений Катаева в Одессе; воспоминания об этом уверили его в том, что Катаев – свой и притянут к делу о маяке зазря, а поскольку он явился «сверху» инспектировать местных чекистов, это его убеждение решило дело. По распоряжению Бельского Катаев был освобожден около 10 сентября 20 года; за компанию освободили Женю Катаева, как за компанию его и арестовывали.