Игорь Ефимов - Дуэль с царем

Мы увидим, что в этом случае вопросы один за другим получают ответы, недоумения истаивают, загадочные события получают объяснения.

Попробуем приложить этот ключ по порядку ко всем двенадцати вопросам.

ЕСЛИ БЕСЧЕСТЬЕ ШЛО ОТ ЦАРЯ...

... становится ясным текст АНОНИМНОГО ДИПЛОМА.

После исследований Щ╦голева трудно оспаривать его утверждение о том, что автором анонимного диплома был князь Петр Долгоруков. Вся его последующая жизнь, в которой так часто всплывают попытки использовать свое знание истории и родословных для шантажирования русской знати, его претензии на роль историографа, в которой он невольно встречал соперника в Пушкине, как и результаты графологического анализа, как и его многолетняя дерзость по отношению к императорской власти, делают его наиболее вероятным подозреваемым. И уж он - то знал, куда послать ядовитый намек : не на Дантеса, что было бы просто мелкой гадостью, а на венценосного ухажера, — эта стрела доставала до самого сердца.

Вопрос второй и третий : ВЫЗОВ ДАНТЕСУ БЕЗ ОБЪЯВЛЕНИЯ МОТИВОВ.

Мы не должны забывать, что дуэли в России карались по закону смертной казнью через повешение. Что любая дуэль была вызовом, брошенным верховной власти. Она была последним пристанищем дворянской свободы и независимости, последней возможностью заявить абсолютному монарху : я подчиняюсь тебе до определенной черты ; над честью моей ты не властен. Но когда в роли оскорбителя выступал сам царь, дворянин лишался этой последней крепости. Пушкин не мог послать вызов царю. Дантес был самой подходящей фигурой : он был Пушкину неприятен, он вызывал в нем острую ревность, он ухаживал за его женой, но главное : он был на военной службе у императора. То есть, в каком - то смысле, дуэль с ним была дуэлью с императорской властью. Именно поэтому Пушкин категорически отказывался на протяжении всех переговоров дать объяснение своему вызову. Правду он сказать не мог, но молчанием подчеркивал то, что речь здесь идет не о личных счетах.

Вопрос четвертый : ПОДОЗРЕНИЯ НА ГЕККЕРЕНА.

Они родились у Пушкина где - то в середине ноября (впервые он намекает на них в разговоре с Соллогубом 16- го числа). Поначалу он выслушивает нидерландского посланника вполне сочувственно, соглашается на отсрочку дуэли. Геккерен — человек его круга, он бывает и у Карамзиных, и у Вяземских, и у Мещерских. Он тоже человек чести. За исключением одной детали. Как профессиональный дипломат и царедворец он должен был разделять мнение той части высшего света, которая не считала амурные атаки императора на светских дам оскорбительными для их мужей. Волокитство и романы были острой приправой светской жизни — почему же следовало отказывать императору в том, чем тешили себя его приближенные ? Разве сам Пушкин, с его донжуанским списком, был образцом целомудрия ? Не для него ли “наука страсти нежной” была “измлада и труд, и мука, и отрада”? Но речь здесь должна идти не об оттенках фривольности великосветского Петербурга (оставим это моралистам). Для нас важно другое : гнев Пушкина на Геккерена объясним лишь в том случае, если он с самого начала воспринимал диплом как намек на императора.

Вопрос пятый : ПИСЬМО К МИНИСТРУ ФИНАНСОВ КАНКРИНУ.

Это письмо теперь приобретает смысл простой и однозначный. Оно фактически адресовано императору и говорит следующее : “Условия этой игры, то есть роль покладистого мужа, не принимаю. С долгом расплачусь. Подачку — то есть прощение долга — не приму”. Можно лишь догадываться о том, какой гнев подобное послание могло вызвать у адресата. В сухом ответе министра предложение Пушкина объявлено “неудобным” и сказано, что “во всяком подобном случае нужно испрашивать высочайшее повеление”. Письма, примечания, с. 334.

Вопрос шестой : ПИСЬМО К БЕНКЕНДОРФУ.

Вот его “расшифровка”:

Фраза “все... говорили, что поводом к этой низости было настойчивое ухаживание за нею г - на Дантеса”. То есть “все говорили” — но я, Пушкин, так не считаю.

“Мне не подобало видеть, чтобы имя моей жены было в данном случае связано с чьим бы то ни было именем”. То есть включая и имя государя императора.

“Я убедился, что анонимное письмо исходило от г - на Геккерена, о чем считаю своим долгом довести до сведения правительства и общества”, но “доказательства представлять не могу и не хочу”. То есть подниму громкий скандал, публично и бездоказательно оскорбив дипломата иностранной державы, и этот скандал уже не удастся выдать за выходку ревнивца. Тогда вам, ваше величество, волей - неволей придется прекратить ваше поведение, которое дало повод к грязным намекам, а вам, граф Бенкендорф, начать полицейское расследование и найти настоящего автора диплома, ибо оскорбление в нем в большей степени относится не ко мне, а к особе императора.

“Указание на Геккерена как на составителя подметного письма, задевающего семейную честь императорской фамилии, — пишет Щ╦голев, — сослужило бы Пушкину несомненную пользу и в отношениях царя к чете Пушкиных. Произошло бы поражение и другого опасного — гораздо более опасного, чем Дантес, — поклонника Натальи Николаевны — Николая Павловича Романова... Вот та тонкая игра, которую хотел повести Пушкин !” Щ╦голев, с. 385.

Вопрос седьмой : ЧТО ПРОИЗОШЛО НА АУДИЕНЦИИ 23 НОЯБРЯ ?

Об этом у нас есть только два косвенных свидетельства.

Первое исходит от Вяземского : “Пушкин обещал ничего не предпринимать в этом деле” — речь здесь не может идти о какой бы то ни было дуэли, ибо дуэль вне закона и так. “Обещал не поднимать скандала” — вот как может быть истолковано это свидетельство. Второе указание, косвенно подтверждающее первое, находим в январском — роковом — письме к Геккерену : “согласился не давать хода этому грязному делу и не обесчестить вас в глазах дворов нашего и вашего”. Раз “согласился” — значит, кто - то просил его об этом ? А раз просил, значит, смысл диплома был ясен для обеих сторон. Если подобный разговор происходил во время встречи во дворце, это, конечно, лишало Пушкина возможности открыто обсуждать с друзьями встречу с императором.

Вопрос восьмой : ТОЛЧОК К ОТПРАВКЕ РОКОВОГО ПИСЬМА.

Ответ содержится в самуй выдвинутой гипотезе — встреча и разговор с императором 23 или 24 января 1837 года, описанные — выборочно и неполно — самим императором одиннадцать лет спустя. Мы не будем гадать, что именно ответил император Пушкину. Но выскажем предположение, что, по меньшей мере, он должен был бы заявить, что не камер - юнкеру учить императора, как следует себя вести.

Вопрос девятый : НЕЛЕПОСТИ В ПИСЬМЕ К ГЕККЕРЕНУ.

Уже было отмечено, что в письме этом отсутствует обвинение в отправке анонимного диплома. Отсутствует — потому что Пушкин если и верил в подобный вариант, то очень недолго. Трудно поверить, что профессиональный дипломат поставит на карту свою карьеру и станет рассылать пасквиль с оскорбительными намеками на священную особу монарха, при дворе которого он аккредитован. Остаются два других обвинения — друг друга, казалось бы, исключающих : в сводничестве и в чтении “отеческих наставлений”.