Владимир Гаков - Два фантастических парня из Нью-Йорка

Не хочу сказать о нем ничего плохого. Сам, помню, зачитывался – засмеивался – его рассказами, за что и благодарен автору (был у него и свой «прорыв» – как можно забыть об «Обмене разумов», открывшем нам, в то время неизбалованным, мир элегантного литературного абсурда!). Кто будет спорить, и такая фантастика нужна во все времена – мягкая, светлая, ироничная, беззлобная. И талантом писать ее Роберт Шекли несомненно обладает.

Впрочем, следует употребить глагол в прошедшем времени: обладал – пик творчества Шекли, увы, позади. При том, что свое место, весьма достойное, у этого писателя в истории послевоенной science fiction, – убежден, останется. Наметившееся у нас сегодня некое выравнивание оценок, неизбежное в обстановке свободного издательского «половодья» и появления новых кумиров, не должно, на мой взгляд, означать скорого и неправого забвения тех, кто эту литературу – создавал.

Самым же несправедливым – в стихийно сложившейся доморощенной оценке творчества Шекли – было ее несоответствие имиджу писателя у него на родине. Там характеристика «беззлобного миляги» если кому и подходила, то уж никак не автору «Седьмой жертвы» и «Путешествия в послезавтра» (их-то как раз у нас переводить не торопились).

Да, юмор никогда не покидал Шекли, и даже к самым серьезным, кровоточащим темам он предпочитал подходить с иронией. Только совсем не безобидной. А постоянные объекты его сатиры – обыватели, тупицы, солдафоны, бюрократы, политиканы, самозванные мессии, лентяи-»халявщики», святоши, ханжи... (перечислять каждый может а меру собственной «испорченностью» творчеством этого авора) – они ведь, в сущности, интернациональны. И, если можно так сказать, интерсоциальны...

Да, действительно, в последние годы он чересчур погрузился в бесконечную и затягивающую, как наркотик, игру, респектабельно названную «литературным абсурдом». Но и в том абсурде смысла порой больше, чем в иных высокоученых книгах.

И вообще, хотя истинное место Роберта Шекли в американской фантастике на самом деле не столь значительно, как может представиться читателю, знакомому с нею только по переводам – во всяком случае явно уступает Бестеру! – оно все же остается достаточно заметным.

Итак, два писателя-ньюйоркца, с творчеством которых мы давно и на удивление неплохо знакомы. Меньше – с их жизненными и творческими путями. Они-то у этой парочки пересекались не раз, причем, весьма любопытно. Начиная с места рождения...

18 декабря 1913 года в семье нью-йоркского обувного торговца Джеймса Бестера случилось событие: родился сын. Спустя полтора десятка лет, 16 июля 1928 года, там же праздновал рождение первенца преуспевающий страховой агент Дэвид Шекли. Читатель уже, вероятно, догадался, что мальчиков назвали, соответственно, Альфред и Роберт.

Свою краткую автобиографию, опубликованную в сборнике «Картографы Ада» (1975), Бестер открывает признанием:

«Мне уже приходилось слышать, что некоторые читатели жалуются на меня на за то, что я так мало говорю о себе. Дело не в том, что мне есть, что скрывать; я противлюсь любым попыткам расспросить меня о подробностях личной жизни просто потому, что гораздо более заинтересован подслушать нечто интересное в беседах с другими. Меня никогда не покидало любопытство, и в такой болтовне всегда есть шанс узнать что-то новое о собеседнике. Профессиональный писатель – это профессиональная сорока-балабока».

Однако после столь обескураживающего заявления писатель все-таки «раскололся» на пространные воспоминания. Из коих можно почерпнуть много любопытного о жизни и профессиональной карьере одного из самых блестящих прозаиков Золотого века американской фантастики.

Бестер родился в еврейской семье, принадлежащей к среднему классу, на удивление нерелигиозной. Отец вырос в Чикаго – городе «всегда немного raunchy», как называет его писатель, используя жаргонное слово, несущее множество смысловых оттенков: беззаботный, взбалмошный, безыскусный, старомодный, истертый, «дешевка», второсортный, грязный, отвратительный, даже «поддатый»... – «там на Бога как-то постоянно не хватает времени». А мать – та вообще принадлежала к весьма колоритному квазирелигиозному течению, коему в начале века сильно доставалось от язвительных стрел Марка Твена, – т. н. «христианской науке» (Christian Science). Так что, в вопросах веры родители будущего писателя исповедовали подлинный демократизм, предоставив сыну выбрать ту религию, какая ему больше подойдет. «Я выбрал Естественный Закон», – лаконично сообщает Бестер, подчеркнув, что его детство прошло в либеральной и даже «иконоборческой» атмосфере.

Во что легко поверить, познакомившись в его произведениями...

После школы Альфред (или, как его всю жизнь звали, Алфи) на время покинул родные кварталы Манхэттэна и поступил в Университет штата Пенсильвания в Филадельфии, «одержимый дурацкой идеей набраться самых разнообразных знаний и стать Человеком Возрождения. Я сопротивлялся призывам сконцентрироваться на чем-то одном, предпочитая заниматься сразу всем: от технических наук до гуманитарых. На футбольном поле я был общим посмешищем, но зато спокойно мог поквитаться в фехтовальном зале».

Сколько тут правды, а сколько – эпатажной бравады, определить невозможно; по крайней мере, к любым заявлениям автора «Человека Без Лица» и «Тигра! Тигра!» следует относиться с осторожностью. Хотя близко знавшие его люди утверждали, что и спустя три десятилетия он передвигался с гибкостью профессионального танцора...

Как бы то ни было, университет Бестер окончил, однако долго раздумывать над тем, куда направить стопы дальше, не дала судьба, сама распорядившаяся его будущим.

Он еще поступил на юридический факультет престижного Колумбийского университета в Нью-Йорке и два года провел, изучая право (а также... палеонтологию!), но это дело будущему писателю быстро наскучило. Разбивая сердце родителей, искренне желавших, чтобы их единственный отпрыск взялся за ум и занялся делом, Бестер – после неожиданной победы в конкурсе любительских рассказов в одним из научно-фантастических журналов – полностью переключился на литературный труд.

Любопытная деталь: за победу автор-дебютант получил приз в 50 долларов. Рекламное объявление о конкурсе попало на глаза еще одному страстному фэну, который тоже сподобился написать первый в жизни научно-фантастический рассказ – но, написав, послал его в другой журнал, где, как он прослышал, платили на 20 долларов больше. И тот рассказ был напечатан и подписан подлинным именем дебютанта (хотя позже он использовал и псевдонимы): Роберт Хайнлайн...

Как и многих, любовь к научной фантастике поразила Бестера в нежном подростковом возрасте – да так и осталась главным романтическим приключением в жизни (если не считать женитьбы в 1936 году на удачливой актрисе, позже ушедшей в рекламный бизнес, – Ролли Гулко; с ней писатель прожил вместе почти сорок лет).