Владимир Гаков - Больше чем фантаст

Просто? Тривиально? Было бы просто, если бы писатель ограничился сюжетом, скорее смахивающим на «роман ужасов», нежели на science fiction. Старджона, судя по всему, в большей мере волновали те же самые навязчивые проблемы, которые он столь блистательно ставил и решал в своих рассказах. Что такое человек – и человеческое? Должно ли второе обязательно привязываться в нашем восприятии к первому – биологическому виду homo sapiens? Или большую роль играет общение с людьми, проживание в человеческом сообществе...

Из оставшихся романов остановлюсь еще на двух [6] Остальные три — "Космическое насилие" (1958) — фактически, переписанная и дополненная короткая повесть "Брак с Медузой" (1958); а также вышедшие посмертно в 1986 году "Тело Господне" и "Горшок Пруци", — к сожалению сильно уступают тем, о которых идет речь в этой статье. .

Безусловно лучшим и самым известным считается второй по счету – «Больше чем люди» (1953), «выросший» из рассказа «А с младенцем будет трое» (1952) и принесший автору в ту пору самую престижную Международную премию по фантастике (International Fantasy Award). Однако, во-первых, оригинальное название премии не должно вводить в заблуждение – роман Старджона представляет собой классическую научную фантастику! – а во-вторых, нет оснований сомневаться: опубликуй он его тремя годами позже, когда была учреждена премия «Хьюго», – и та по праву досталась бы Старджону.

Роман является классическим развитием популярной в фантастике идеи «коллективного разума», как нового эволюционного качества, несводимого к сумме составляющих его частей (идея, близкая взглядам т. н. гештальтпсихологии, особенно модной в 20–30-е годы). И с той же классической ясностью в романе сформулированы основные правила игры – точнее, выживания – для мутанта-экстрасенса, живущего в мире «нормальных» людей. Впоследствие находками Старджона вовсю и часто без зазрения совести пользовались многие его коллеги; порой – даже более изысканно, нежели он.

Но он был одним из первых, если не самым первым. И в этом все дело.

В романе описано необычное сообщество, «гештальт-организм», составленный пятеркой весьма необычных детей. Один из них – своего рода «живой компьютер», двое других обладают способностью к телепортации, четвертый – к телекинезу, а пятый – телепат и организующее целое. Однако главная «бомба», заложенная автором под ожидания доверчивого читателя, – это индивидуальные составляющие коллективного супермена, Homo gestalt – иначе говоря, сами дети. А они-то – по отдельности – не то что не «супердети», а пуще того – социальные парии, уроды! Обреченные, как минимум, на одиночество и неприкаянность. Клинический идиот, социопат, две немые девушки, не по годам развитый искусный манипулятор; и самый беспомощный из всех (несчастным его вряд ли назовешь, ибо он просто не понимает, кто он и что с ним) – младенец-монголоид с синдромом Дауна...

По отдельности – жалкие и беспомощные, отчужденные от сообщества людей. Вместе – суперорганизм, созвездие гениев, новая ступень эволюции. Может быть, новая надежда для человечества. Причем, не только с точки зрения биологии, физиологии или психологии: вместе они успешно преодолевают препятствия, которые веками разобщали, разъединяли «нормальных» людей – расовые предрассудки, социальную «немоту», эмоциональную тупость и примитивизм, зависть, ксенофобию, различные и часто враждующие между собой взгляды на секс, религию, нравственные нормы. Ведь не случайно же третья, заключительная часть романа названа одним словом: «Мораль»!

И снова Старджон не был бы Старджоном, если бы с холодным профессионализмом прозектора просто представил нашему вниманию занятную кунсткамеру уродцев. Напротив, он страстно и увлеченно рассказывает истории жизни людей, личностей. До «слияния» их индивидуальные судьбы не назовешь удачливыми, но зато в новом качестве они нашли не только обезопасившую их всех социальную нишу, но и долгожданную любовь, понимание, цель жизни.

Они – не сверхчеловеки (каждого индивидуально можно было бы назвать «недочеловеком», если бы термин этот не был так ужасно скомпрометирован в XX веке). Просто это нечто большее, чем арифметическая сумма людей. Иначе говоря, модель человечества – не того, которое есть, но такого, каким оно, хотелось бы верить Старджону, когда-нибудь станет.

Если именно так понимать символический ряд романа, то совершенно неожиданные краски приобретает как будто незначительный, проходной диалог героев:

«— Спроси у Бэби, можешь ли ты на самом деле стать частью того, кого любишь?

– Он говорит – только в том случае, если способен полюбить себя самого.»

Снова любовь... Кажется, никуда Старджону от нее не деться.

В другом своем романе, пожалуй, самом шокирующем и спорном, – «Венера плюс икс» (1960) – писатель вновь возвращается к мысли об утопии, построенной на основе иной сексуальности.

Герой романа – наш современник, пилот самолета. Потерпев аварию и потеряв сознание, он очнулся в странном мире гермафродитов, построивших подлинно счастливое общество. Подобно героям всех литературных утопий, он выслушивает множество «лекций» и принимает участие во множестве «экскурсий». Воспитанный на научной фантастике, экс-пилот легко свыкается с идеей машины времени, занесшей его в далекое земное будущее – Ледом (прочтите это слово сзаду наперед). А знакомство с великими литературными утопиями только укрепляет проснувшегося Спящего в мысли, что все идет как надо: он здесь гость, и дело заботливых хозяев просвещать относительного здешнего мироустройства...

Думаю, ту же «версию», не сговариваясь, выберет большинство читателей романа, в той же мере, что и герой, испорченных чтением фантастики. Не хочется лишать удовольствия тех, кто познакомится с романом в первый раз, поэтому не стану раскрывать его главную тайну. Лишь намекну: предложенное выше объяснение чудесного переноса нашего современника в загадочную утопию – всего лишь одна из множества ловушек, расставленных автором именно в расчете на доверчивого читателя...

К роману можно предъявить претензии, и критики сформулировали их множество. Вероятно, главная заключена в том, что это лишь в малой степени роман. Художественное произведение – с сюжетом, драматическим конфликтом, образами героев. Хотя Старджон и сообщил с вызовом, что «его главной целью было (а) написать пристойную книгу (б) о сексе», вышла книга в большей мере публицистическая, философский трактат, а не живой роман...

Да, Урсула Ле Гуин спустя без года десятилетие написала о «гермафродитах» несравнимо лучше и ярче (читатель, вероятно, уже догадался, что имеется в виду ее роман «Левая рука Тьмы») – и во всех отношениях художественнее! Но повторю еще раз: Старджон был первым. И если бы не его смелый, открывающий новые горизонты фантазии «блин» – как знать, пришла бы Ле Гуин в голову такая странная и необычная идея, или нет.