Захар Прилепин - Книгочёт. Пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями

Кризис. Богатые и бедные. Разочарование в Путине. «Когда-то он был моим кумиром», – спокойно признается Есин.

Замечательный, я бы сказал – тишайший – юмор.

«Власть не только выстроила роскошный аэродром для частных самолетов, но и позаботилась подвести к нему дороги. Но хватит злобствовать, все было прекрасно. А если на летном поле стоит самолет Абрамовича, ну и пусть стоит. Может быть, мне описывать это интереснее, чем ему летать».

Неистребимая писательская наблюдательность, проявляющаяся даже тогда, когда ее стоило бы смирить, – например, на отпевании Солженицына: «Я узнал… Никиту Сергеевича, который крестился, повторяя крестное знамение за монашкой, читавшей псалтырь».

«Умер Г.Я.Бакланов, 86 лет. Я все же многим ему обязан, жалко до слез». И ниже тремя абзацами Есин спокойно вспоминает, как в свое время Бакланов, «…опьяненный победой и пьяный, позвонил мне ночью домой и сказал: “Мы сделаем все, чтоб ты умер в говне”».

И никакого разлада и противоречия меж первым признаньем и вторым. Это по-есински.

Посещение многих театральных премьер, мгновенные, очень точные рецензии. Вот, к примеру, совершенно очаровавшая меня реакция на спектакль по пьесе писателя Полякова (кстати сказать, друга Есина и тоже поклонника его «Дневников»): «Юра большой специалист по вкусам публики. Здесь в героях учительница, почти порнозвезда, олигарх, священник, бомж-поэт, еврей-эмигрант. Полный, социально сбалансированный набор, есть даже характеры…»

Прелестно. «…Социально сбалансированный набор. Есть даже характеры…».

Есин весь в этом минимализме. Издевательским этот минимализм и не назовешь – потому что разве он что-то обидное сказал? Только правду ведь.

«Писатели любят поесть, иногда даже, как мне показалось, едят впрок», – говорит Есин. Я тоже бывал на литературных презентациях, поэтому тихо посмеиваюсь, а Есин тем временем признается, что тоже не сдержался и съел кусок пасхального кулича.

Очень подробно, даже старообразно подробно, как в классических литературных путешествиях, – о поездке в Италию. «Здесь жизнь хочет течь не только в своих заботах, трудностях кризиса, забастовках, коррупции, всего, что и у нас, но еще и жить – назову это так – подлинно и красиво, т.е. с цветами, зеленью на балконе, новым деревцем в саду. Опыт показал, что красота с течением времени начинает стоить дорого и может стать фундаментом самой жизни. Господи, когда же поймут это в России!»

И далее, очень точно: «Прелесть путешествия по определенным местам заключается в том, что ты их заранее знаешь. Я помню, как впервые в тридцать лет – вижу это как сон, – оказавшись в Париже, я уже через тридцать минут начал в нем ориентироваться. Книги Бальзака, исторические хроники Мериме, даже Дюма оказались превосходными путеводителями».

Помимо всех этих лично для меня очевидных литературных прелестей можно сказать, что у «Дневников», пожалуй, есть и – возможно, не осмысленный Есиным, – сюжет.

Это первый год без жены автора дневников.

«Оказывается, когда она была жива, а я ежедневно, теряя из жизни шесть часов, ездил к ней в больницу, вот тогда я и был счастлив».

«А вчера, уже после того, как по радио объявили, что на дворе скользко, вдруг с вешалки упала моя шуба и из кармана выпали ключи от машины – она всегда очень тревожилась, когда я один в такую погоду уезжал.

В театр поехал на метро».

И в следующей строке совершенно спокойно, без оттенка жалобы: «Все в мире пусто, целей нет, погода ухудшилась, дождит, похолодало».

Восхитительно ровная, стоическая, мудрая интонация.

На самом деле – сложнейшая гамма чувств, бешеный рисунок кардиограммы и огромная человеческая страсть заключены в этом ровном, с тихой полуулыбкой голосе.

Такой голос настраивается целой жизнью.

Грибоедов был дипломатом, Салтыков-Щедрин – губернатором, а Юрий Козлов возглавляет пресс-службу Совета Федерации. У меня есть смутные подозрения, что либо в Совете Федерации работают истинные либералы и демократы, либо там никто давно не читает книг. Например, книг Козлова.

Был такой переходящий сюжетец в беллетризованных биографиях тех русских классиков, что вышли из крестьянства. На родине ставшего знаменитым земляка встречаются два его односельчанина, и один говорит второму: «Слыхал, наш-то Саня в писатели попал! Во, глянь!» – и сует книжку. «Ох ты!» – отвечает второй и долго крутит книжку в мозолистых руках, изредка принюхиваясь к ней. Потом, естественно, возвращает назад: не читать же.

Знаете, я почему-то членов СФ именно так себе представляю. «Слыхал, наш-то Юра, оказывается, книжки пишет!» – «Да ладно!» – «Ей-богу! Вот и портрет его на обложке!» И оба члена СФ зачарованно смотрят на портрет: похож. Может, даже читать начнут, но скоро бросят, конечно… Сложно! Или, как в этих кругах любят говорить: настолько много проблем, что не до литературы совсем, времени на чтение нет абсолютно.

Хорошо, что у них нет времени.

Вон у Екатерины Великой забот было меньше, чем у нынешних политиков, поэтому она однажды прочитала Радищева. И уехал Радищев далеко-далеко.

Юрий Козлов притом что давно и упорно работает во властных структурах, описал в художественной прозе (далее без иронии) тоскливую и местами свинцовую мерзость нового порядка еще тогда, когда за эту тему ни Сорокин, ни Пелевин толком не брались. Всех любопытствующих отсылаю к давним, отличным книжкам Козлова «Геополитический романс» и «Колодец пророков». Но, вспоминаю сейчас, читая те книги, лично я преисполнялся не только отвращением, но и здоровой человеческой злобой.

А после «Почтовой рыбы» осталась на сердце моем одна сплошная маета и мука.

«Почтовая рыба» – сочинение (про) смертельно уставшего от жизни человека.

В романе этом все описывается так, что на душе становится муторно: и отношения полов, и старение женщин, и слабость мужчин, и многие иные вещи. Но в плюс ко всему дано еще и объемное (в треть книги) политико-философское эссе о современности и нашем недавнем прошлом. Если Лев Толстой поместил свои наиважнейшие размышления в финал «Войны и мира», то Козлов, не церемонясь с читателем, остановил действие романа в третьей же главке, едва закрутив вполне себе криминальный сюжет, – и давай задвигать о наболевшем.

Эту часть я прочел с наибольшим интересом, залпом. Как иначе: в кои-то веки политическую изнанку описывает не просто чиновник – но замечательный русский писатель, и не просто патриот (патриотов у нас полно) – а человек, сведущий в теме.

Главный герой (как и автор) работает в госслужбе.

«Внедряемый под видом реформы хаос, – прочел я мысли этого героя в книжке, – делал в принципе невозможной какую-либо осмысленную управленческую работу. Машина скрежетала, перегревалась, выдавала неправильные решения, которые принимались к исполнению, потому что другой машины у государства не было. Почему наиболее подходящей для России объявлялась то бразильская модель управления, где всего одно министерство, то нигерийская, где министерств было несколько сот и каждое из них разделялось на пять “племенных агентств”, то ливийская, где вовсе не было никаких министерств, а “все решал народ” в лице несменяемого лидера, никто толком не понимал».