Захар Прилепин - Книгочёт. Пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями

Хотя и происходящее в реальности тоже несколько отдавало бредом.

– И в итоге вы все-таки меня нашли, – порадовался я за родную прокуратуру.

Эксперт улыбнулась отличной улыбкой эксперта по ядерной физике.

– Ну, и чего от меня желает полиция суверенной Латвии? – спросил я.

– Они расследуют убийство судьи Луакрозе и в рамках расследования считают необходимым допросить вас.

Так случилось, что в 2005 году я сочинил роман «Санькя» о русских экстремистах и радикалах, несколько смахивающих на моих товарищей из ныне запрещенной национал-большевистской партии.

Весь роман мои герои дебоширят и хулиганят, бьют витрины в «Макдоналдсах», дерутся с милицией, пытаются захватить здание администрации и, в числе прочего, иногда выезжают в ближнее зарубежье, чтобы похулиганить и там.

В Риге, например, мои герои врываются в башню св. Петра и, выступая против преследования советских ветеранов в Латвии, баррикадируются там, разбрасывают листовки, громко кричат о наболевшем.

Экстремистов, конечно, задерживают, и судья Луакрозе (он же Луаркезе, он же Лукрезее, – главный герой романа Санькя Тишин никак не может запомнить его фамилию) присуждает каждому из задержанных по пятнадцать лет лишения свободы. Самого Саньки среди повязанных нет – и он решает отомстить за товарищей.

Находит пистолет и патроны. Договорившись с проводницей, перевозит оружие через границу на поезде Москва–Рига в межпотолочном пространстве тамбура. Тем же рейсом приезжает в Ригу сам, выслеживает судью и предпринимает попытку замочить злодея.

Надо сказать, что и в действительности имели место события, отчасти схожие с описанными в романе.

И башню св. Петра национал-большевики захватывали. И сроки изначально им впаяли огромные – потом, правда, одумались и чудовищную цифру в пятнадцать лет поменяли на пять. Но судью ко времени пересмотра дела действительно застрелили. Было это в 2001 году.

Убийство пытались расследовать, в качестве одной из версий фигурировала месть русских экстремистов – но ничего накопать по этому делу не удалось. Так и остался судья Луакрозе, посередь бела дня застреленный в Риге из ППШ, неотомщенным.

Разглядывая эксперта, расположившегося за моим компьютером, я так и представлял себе рижских оперативников, на которых уже восемь лет давит «висяк» – нераскрытое убийство судьи.

И тут вдруг вбегает один из отдела и почти кричит (очень сложно кричать медленно):

– Я нап-пал на след-д! Все сходиц-ца-а!

И всем показывает мою книгу – роман «Санькя».

– Во-от ту-ут! Все описан-но, как был-ло-о!

Книга моя, между прочим, вышла в 2006 году. В том же году ее начали продавать в Риге, я в курсе. Но, видимо, латышские оперативники не так часто посещают книжные магазины, как могли бы.

Короче, на пятый год существования романа, переведенного на половину европейских языков, он наконец лег на стол начальника следственного отдела. Вещдок, мать моя женщина. Осталось автору оформить явку с повинной.

– У вас есть знакомые проводницы на поезде Москва–Рига? – спросила меня моя гостья, сдувая челку с глаз. Тонкие ее пальцы раскрылились над клавиатурой и приготовились осыпаться на буквы, фиксируя мое запоздалое признание.

– Нет, ни одной проводницы я не знаю.

Пальцы осыпались.

– Вы когда-нибудь встречали судью Луакрозе?

– Нет, ни разу.

Пальцы осыпались еще раз.

– Вы были в Риге?

– Был. К сожалению, уже после убийства судьи Луакрозе. В позапрошлом году. Но к тому моменту латвийская полиция еще, видимо, не успела прочесть роман «Санькя». Он всего два года как был издан. – И я скривил улыбку, не поддержанную, впрочем, экспертом.

– У вас есть знакомые в Риге?

– Да.

– Кто?

– Президент Латвии Валдис Затлерс, – ответил я.

Эксперт подняла на меня веселые глаза, но на этот раз уже я был серьезен.

«Сколько ей лет, интересно?» – подумал я.

– В каком смысле? – спросила моя гостья.

Я не сразу понял, что она спросила о президенте.

– В прямом. Я участвовал в рижской книжной ярмарке, и меня познакомили с президентом Латвии. Могу я теперь считать Валдиса своим знакомым? Пусть латышская полиция его тоже допросит.

Мы разговаривали еще час, и я, разглядывая то танцующие на клавишах, то застывающие пальцы (три кольца: два на правой, одно на левой, обручального нет, но во время допроса звонил какой-то мужик, сообщивший, что он в гараже; вот и сиди в своем гараже, нечего названивать) – разглядывал, говорю, пальцы и вяло думал о том, что…

…о том, что мы преувеличиваем свою значимость; например, я преувеличиваю. В газетах пишут, что я «медийная персона», злопыхатели сетуют, что «включишь утюг – и там Прилепин», книги мои продаются в нескольких десятках стран, а нижегородская прокуратура, получившая запрос на автора романа «Санькя», ищет Евгения Николаевича Лавлинского и даже находит его! А я был уверен, что в моем городе меня знает каждая собака. Интересно, а заказчика убийства судьи Луакрозе Эдуарда Вениаминовича Савенко латышские ищейки не пробовали поискать в Харькове? Надо бы найти и тайно вывезти его в Латвию. И пусть он всю дорогу кричит, что он не Лимонов, а обычный пенсионер. «Ничего не знаем, – ответят ему, – написано «“Савенко Э.В.” – значит, в тюрьму…»

…еще я думал о том, что и осведомленность органов мы тоже несколько преувеличиваем. Если сыскари одной страны и прокуратура другой занимаются полной чепухой, разыскивая преступников по изданной почти пять лет назад книге, но не в состоянии даже установить имя автора этой книги, – это тоже о чем-то говорит…

…еще я пытался угадать, через сколько секунд она сдует прядь с лица. Считал до тринадцати, но каждый раз проигрывал.

Потом эксперт попросила распечатать протокол допроса. Я вышел в соседнюю комнату, где деловито загудел принтер, и кивнул сидевшему за компьютером небритому и веселому молодому человеку, на счету которого три уголовных дела и триста тридцать три административных, и все по экстремистским статьям.

– А зачем ты, братка, убил судью Луакрозе? – спросил я.

– Кто тебе сказал? – ответил он, подняв лукавые глаза.

– Вон прокуратура пришла, спрашивает – зачем.

Братка толкнул носком дверь в мой кабинет, посмотрел на эксперта и снова закрыл дверь.

– Скажи ей, что ты не знаешь зачем, – заговорщически прошептал он.

– Хорошо, – в тон ему шепотом ответил я и, улыбаясь, вошел в комнату к эксперту, помахивая в воздухе еще теплыми от принтера листами.

Степнова поняла простую вещь: нет лучшего способа подать эпоху, чем через семейный роман. Хотя, может быть, все как раз наоборот? – ничего она и не думала понимать, просто написала семейный роман, а он – раз! – и расстелил перед нами эпоху, полюбуйтесь.