Анатолий Ланщиков - Достоверность характера

Этот беглый экскурс в историю нам потребовался для того, чтобы, обнаружив в прошлом действие общих зако­нов бытия человечества, распространить их на явления се­годняшнего дня и понять главный смысл сегодняшних на­ших усилий, которые с наибольшей отчетливостью запе­чатлеваются в произведениях искусства, а если сказать еще точнее, в художественных образах (характерах) про­изведений искусства.

И тут нелишне будет заметить, что художник-реалист отличается от своих коллег прошлого не тем, что он в своем творчестве добивается жизненного подобия (в оп­ределенной мере того же добивались и художники прош­лых эпох), а тем, что цель его творчества [2] связана с реальной земной жизнью человека, который, по его по­нятиям, и является главной мерой вещей. Поэтому для художника-реалиста образ (характер) не есть просто сим­вол какой-то трансцендентной идеи или магический эк­вивалент реального или воображаемого прототипа, а есть фокус, в котором сходятся все явления духовной и материальной жизни конкретной исторической эпохи.

2

Сколько верных мыслей ни высказал бы писатель, какое количество достоверных фактов он ни привлек бы для иллюстрации этих своих мыслей, ничто не может срав­ниться с емкостью и убедительностью художественного образа (характера), заключающего в себе беспредельное количество информации. Настоящий крупный талант всег­да выражает правду времени через правду народного характера, ибо в подлинно народном характере всегда живет историческое время, и вне его или без него все остальное принимает мертвенно-плоскостное очертание, никак не могущее удовлетворить наше многомерное вос­приятие.

От века к веку, от десятилетия к десятилетию развивается народный характер, однако иногда возникают такие исторические условии, когда этот процесс получает как бы дополнительное ускорение, и тогда счет уже ве­дется не на века и даже не на десятилетия, а на зна­чительно меньшие временные отрезки. Такие условия сло­жились и в период Великой Отечественной войны, когда каждый год по своему духовному напряжению стал со­ответствовать, по меньшей мере, десятилетию и обрел свои яркие отличительные признаки, которые в различ­ной степени запечатлелись в характерах современников.

Однако создать настоящий художественный образ (характер) дело куда более сложное, нежели это пред­ставляется многим авторам, пишущим о минувшей вой­не. Поэтому-то случается читать произведения, в которых желание открыть правду того сложного времени уступает место желанию сочинить собственную и утвердить ее как единственную приличествующую нашему времени точку зрения.

Но вот что здесь любопытно: выход в свет воспоми­наний того или иного известного полководца, как правило, сразу же «закрывает» некоторые романы и повести о войне, ранее возбуждавшие наш читательский интерес. И если мы сейчас перечитаем некоторые произведения о войне, созданные в последние десятилетия, то увидим, что они в большей мере характеризуют время их напи­сания, нежели время, о котором в них идет речь.

В последние годы было опубликовано немало различ­ных произведений мемуарного жанра, и из них, на мой взгляд, немалый интерес представляют воспоминания Маршала Советского Союза А. М. Василевского «Де­ло всей жизни». Масштаб прежней деятельности и широ­та осведомленности позволили автору этих мемуаров пред­ставить большой фактический материал об очень важном периоде истории нашего государства, а субъективные авторские суждения не противоречат логике развития тех событий, о которых они свидетельствуют. Так, маршал Василевский, вспоминая начало войны, пишет: «В начале июня 1941 года, по директивам Генерального штаба, началось выдвижение ряда армий — всего до 28 дивизий из внутренних округов в приграничные... В начале ию­ня 1941 года на учебные сборы было призвано из за­паса около 800 тысяч человек, и всех их направили на пополнение войск приграничных западных округов... К середине 1941 года общая численность армии и фло­та достигла 5 миллионов человек и была в 2,8 раза больше, чем в 1939 году».

Теперь иные авторы романов о минувшей войне судят о ее ходе куда «радикальнее» маршала Василевского. А если их нынешняя осведомленность намного и превышает их прежнюю, то она явилась не результатом их жиз­ненного опыта, а лишь стремлением оснастить жизненно достоверным (документальным) материалом приглянув­шуюся им сегодня какую-то точку зрения. Появились, скажем, сведения, что перед самой войной был разрешен отпуск начальствующему составу, и замелькали в произ­ведениях непременные отпускники-командиры. Конечно, такой «аргумент» привлек читателей, но... ненадолго. Думается, после мемуаров маршала Василевского этот «аргумент» будет списан в силу своей неубедительности. Ведь несколько сот отпускников-командиров никак не пе­ревесят 800 тысяч запасников и 28 дивизий, что были переброшены в приграничные округа. «Но почему же,— спросят возможные оппоненты,— мы тогда не удержали своих рубежей?» А потому, что даже такие серьезные мероприятия оказались недостаточными. И Василевский об этом говорит: «Однако полностью провести в жизнь и завершить намеченные мобилизационные и организа­ционные мероприятия не удалось. Сказался здесь и про­счет в оценке возможного времени нападения Германии на нашу страну, да и экономические возможности стра­ны не позволили выполнить их в сроки, отведенные нам историей. Сыграли, конечно, в этом свою роль и недоче­ты, которые допустило военное руководство при планировании и в практическом осуществлении этих мероприя­тий».

Нет, я вовсе не собираюсь выступать здесь в роли ар­битра и решать вопрос, кто более прав. Меня тут интере­сует другое.

Если автор утверждает, что одной из решающих при­чин наших неудач в первые месяцы войны были такие мероприятия, как неудачный выбор кандидатуры коман­дующего одним из военных округов или разрешение ко­мандному составу отпусков, то масштаб войны — один... Если же автор утверждает, что даже переброска 28 дивизий и мобилизация 800 тысяч оказались меро­приятием явно недостаточным, то масштаб той же войны — совсем другой. И в данном случае мы как раз взяли примеры абсолютно достоверные, документальные: были командиры-отпускники, была и мобилизация. Ни в одном из этих случаев не попрана достоверность. Но когда война осмысливается философски, очень важно, на какую достоверность опирается это осмысление, пото­му как от этого во многом зависит и система возникаю­щих в художественном произведении образов.

«Уменьшение» в произведениях художественной лите­ратуры масштабов событий тех лет ведет к тому, что уменьшаются характеры самих героев; командующие ок­ругами и армиями по масштабам своего мышления не пре­восходят командиров полков, а полковые командиры — взводных. Иные авторы масштаб характеров подменяют модернизацией взглядов и суждений последних. Мне пред­ставляется, что некоторые авторы как-то преждевременно ориентируют здесь себя на Л. Толстого и незаслуженно в этом отношении игнорируют, в частности, опыт Д. Фур­манова, сумевшего создать произведение, в котором масш­таб событий раскрывается через равновеликий масштаб созданного им характера (роман «Чапаев»).