Василий Лифинский - Смешное несмешное

В ординаторских ЦРБ также стояла непривычная тишина, в двери кабинетов никто не заглядывал, коридоры отделений были пустынны, и дежурным врачам грезилось, что это ночное безмолвие будет продолжаться бесконечно долго. И вдруг около часа ночи звенящую тишину разорвало буквально в клочья:

– По Дону гуляет, по Дону гуляет, по Дону гуляет казак молодой…

Особенно сильно выделялся один женский голос. Его счастливая обладательница, несомненно, знала и высоко ценила свое умение ТАК петь, «чтоб песня по свету летела, казачек за душу брала». Все, кто хоть раз слышал это звучное исполнение, не сомневался больше никогда, что спеть громче просто невозможно. Первыми загорелись окна глазного отделения, находящегося в тридцати метрах от морга. Но тут же в беспорядочной последовательности стал вспыхивать свет и на остальных этажах больницы.

– О чём дева плачет, о чём дева плачет, о чём дева плачет, о чём слёзы льёт… – неслось «до самых до окраин и станиц» из открытых форточек морга.

Сказать, что из динамиков железнодорожного вокзала объявления звучат значительно слабее – значит, ничего не сказать. В домах, прилегающих к улице, на которой находился больничный комплекс, начали просыпаться домашние питомцы, а затем маленькие дети и их мамаши.

Дежурный терапевт Хлынов мгновенно оценил обстановку и бросился набирать до боли знакомый номер. Последствия ночного хорового пения трудно было даже себе представить. Инсульт и инфаркт рисовались, как некое спасение от утреннего доклада на планёрке у главного врача.

В телефонной трубке что-то буркнуло и щёлкнуло. С остервенением, не отрывая пальца от диска, Хлынов опять лихорадочно стал накручивать номер. Он с ужасом понял, что только один лишь человек во всем городе способен открыть стальные двери морга. Необходимо было разбудить Василия Тихоновича и во что бы то ни стало заставить его приехать в больницу. Неординарность обстановки требовала неординарных поступков и слов:

– Василий Тихонович, – закричал в трубку Хлынов, – Ты зачем пьяного Петровича вскрыл?!

– У, хым – ответили на том конце провода.

– Мы его в секционном зале положили на каталку, чтобы он быстрее в себя пришел от холода.

– М-мы хы…

– Мне жена Анатолия по телефону всю голову пробила, где её Ермилов?!

– И где? – спросили с опаской.

– Да у тебя на столе! Ты зачем ему рубашку, брюки и ремень разрезал? Что, не мог раздеть?!

– Хватит тебе так неостроумно шутить – прозвучало с нарастающей тревогой.

– Да какие … шутки?! Менты двери морга выбили, журнал изъяли с твоим заключением: «Вскрытие показало, что Анатолий Петрович Ермилов умер от вскрытия». Они тебе сейчас явку с повинной оформляют! Приезжай мигом на свой арест! – продолжал беззастенчиво врать Хлынов.

Больница уже полностью проснулась и напоминала растревоженный улей. Всем было интересно знать, что это за праздник отмечают усопшие. Мнения разделились, но большинство изумлённой «публики» всё же благосклонно отнеслось к обрушившемуся на них концерту потусторонних солистов. И только в реанимации никто не спорил и не хвалил удивительно звонкие голоса ночных гостей морга.

– Цыганка гадала, цыганка гадала, цыганка гадала, за ручку брала… – оглушительно неслось в ночной прохладе. Как будто сама русская душа рвалась из многовекового плена в бесконечную даль туда, где на водной глади Седого Дона россыпью блестят бесчисленные звёзды Млечного Пути.

Источники: архивы Westminster Abbey Museums (Лондон); музей Рипли Believe It or Not (Копенгаген); библиотека в Sala degli Indirizzi (Ватикан); Institut du monde arabe (Париж); манускрипты библиотеки Ивана Грозного.

Не распевал ли ты дьявольские песни, и не

участвовал ли в плясках, придуманных

язычниками, которых обучил дьявол, и не пил ли

ты там и не веселился ли, отбросив все

благочестие и чувство любви, как бы в восторге

от кончины ближнего твоего? Не гадал ли ты

на книгах или на табличках, или на псалтырях

и евангелиях, или на чем-то подобном? Не имел

ли ты ближнего своего…

Poenitentiarius («Пособие» священника

средневековой церкви)

Пролог: «Дорогой друг, если ты не историк, не пушкинист, не литератор и не поэт – пройди мимо и не путайся под ногами учёных, всю свою жизнь положивших на поиск Истины! Тебе не суждено разобраться в обстоятельствах, изложенных на этих священных страницах.

Представленные в этой статье факты и доводы с огромным любопытством изучают многие известные европейские светила. Здесь, дорогой друг, место только одарённым, масштабно мыслящим личностям, историкам, имеющим дар заглядывать в самую глубь веков и в будущее, останавливать или вспять поворачивать время. «Go with God!»

Изучение любого исторического документа представляет собой сложную задачу, предполагающую активное вторжение и вживание в его структуру, смысл, специфику формы и содержания, язык и стиль. Мастерство пушкиноведа заключается, в том числе, и в умении своевременно, правильно и точно ставить вопросы и давать на них ясные ответы.

Подлинность документа не гарантирует его абсолютную достоверность. Зная это, имеет ли право видный ученый единолично переписывать историю так, чтобы открытые им новые исторические реалии признали в «просвещенной» Европе? Несомненно! Даже если этого не делать, родниковый ключ истины сам пробьет себе дорогу, что на Западе, что на Востоке, сколько не сыпь в него песка лжи.

Задача идейных прозападных либералов, коими являются многие мои коллеги, и состоит в том, чтобы донести до нашего общества историческую правду, нужную сейчас людям больше чистого воздуха или повышения пенсий и зарплат.

Приведу лишь один пример, как мы, учёные, смогли по крупицам восстановить Истину и как по-новому, совершенно с неожиданной стороны открыли крайне противоречивую и загадочную личность А. С. Пушкина.

Без ложной скромности скажу, что моя докторская диссертация, несомненно, взорвет весь научный мир литераторов и пушкинистов на всех четырех полушариях (северном и южном, правом и левом).

Эта, без преувеличения, сенсационная работа посвящена исследованию только одного письма А. С. Пушкина – но, какого?! Вряд ли кто-либо ещё в современной России лингвистику, суть и текст письма Пушкина к своему другу поэту Петру Вяземскому досконально изучил и понял лучше меня.

Будучи ещё студентом, я обратил внимание на семь ключевых слов поэта в письме, но позвольте сначала дословно процитировать его: «Поздравляю тебя, моя радость, с романтическою трагедиею, в ней же первая персона Борис Годунов! Трагедия моя кончена; я перечёл её вслух, один, и бил в ладоши, и кричал, ай да Пушкин! ай да сукин сын!»