Александр Архангельский - Пародии. Эпиграммы.

Помогите, братцы!
Больше нету мочи!
Я — полукрестьянин,
Я — полурабочий.
Справа — рожь густая,
Цветики, природа,
Слева — шум моторов,
Мощный гул завода.
Справа — посиделки,
Зов родной тальянки,
Слева — цех слесарный,
Домны и вагранки.
Разрываюсь, братцы,
На две половины:
Справа — сивый мерин,
Слева же — машины.
У меня ведь, братцы,
Нету милой Маппы,
Сиротой расту я
Без родного Ваппы.
Что мне делать, братцы?
Жизнь сечет крапивой.
За авансом, что ли,
Двинуть красной нивой?
Нива моя, нива,
Нива дорогая,
Почему с тобою
Не растет другая?
Я бы днем работал,
Я не спал бы ночку, —
Все стихи писал бы…
По рублю за строчку!

1
Товарищи!
Хорошая ли, плохая ли
На дворе погода, дело не в этом.
Товарищи! Главное, чтоб критики не охаяли
И признали меня молодым поэтом.
Мне двадцать шесть. Я пишу со скрипом,
Так тверда бумага и чернила густы.
Товарищи! Мое поколенье не липа,
Оно занимает высокие посты.
Мое поколение, говорю не хвастая,
Зубные врачи, монтеры, мастера,
Мое поколение ужасно очкастое,
Костистое, сухожильное, ура-ура!
Сегодня мобилизовать в поход решили мы
Опухоли бицепсов на фронт труда.
Мозги проколоты сапожными шилами.
Товарищи! Это, конечно, не беда.
Пусть дышат они широкими порами.
Но если опять задуют ветра,
Мы ринемся ассирийцами, египтянами, айсорами
С учетными книжками, ура-ура!
2
И так сочиняются ритмы и метры.
Про ветры и гетры и снова про ветры.
Как ветер лечу я на броневике
С винтовкою, саблей и бомбой в руке.
И голосом зычным поэмы слагаю
Назло юнкерью и назло Улагаю.
То ямбом, то дактилем, то анапестом,
Наотмашь, в клочья, с грохотом, треском.
От первой строки до последней строки
Ьетер играет в четыре руки.
Талант, говорят,
Кентавр, говорят,
Не глаза, говорят,
Фонари горят.
Ветер крепчает. В груди весна.
Строфы разворочены. Мать честна!
Эх, жить начеку
Молодым парнишкой.
Пулемет на боку,
Маузер под мышкой.
До чего ж я хорош —
Молодой да быстрый,
Под папахой вьется клеш,
Да эх, конструктивистский.
Ветер, стой! Смирно! Равняйсь!
На первый-второй рассчитайсь!
Кончается строчка.
Стоп!
Точка!

Сквозь строй бездонных бездн и млечные системы,
К протуберанцам солнц пути преодолев,
Для пламенной космической поэмы
Я отыскал неслыханный запев.
Вселенский хор гремит в надкрайности сверхзвездной
Превыше хладных лун и сказочных планет,
И мировой аккорд плывет над звучной бездной
В спиралях круговых стремительных комет.
Отверзлось все очам, что прежде было тайной,
И в грудь мою проник пылающий мажор.
В спиралях мировых, в сверхзвездности надкрайной
Аккордом мировым гремит вселенский хор.
Сквозь строй бездонных бездн и млечные системы
К протуберанцам солнц пути преодолев,
Для пламенной неслыханной поэмы
Я отыскал космический запев.

Довольно.
Еду,
от злости
неистов,
Кроя
живопись
наших
дней.
АХРРы
пишут
портреты
цекистов,
Демонстративно
забыв
обо мне.
Я
любого
ростом
не ниже.
Речь
стихами
могу
сказать.
С меня
портрет
напишет
в Париже
Не аховый
АХРР,
а сам
Сезанн.
Хотя не осень —
кислейший вид.
Москва
провожает
слезливым
глянцем.
Мамаша!
Утритесь!
Еду
в Мадрид.
Вернусь
оттуда
испанцем.
Приехал.
Ясно —
в кафе
попер.
Про
го
ло
да
ешь
ся,
странствуя.
За каждым
столиком
тореадор.
Речь,
конечно,
испанская.
Уткнувшись
в тарелку,
ем
спеша,
К тому же
голод
чертовский.
А сзади
шепот;
— Дон Педро
Ша!
Это же
Ма
я
ков
ский!!!
— Да ну?!
— Ей-богу!
Шипит,
как уж,
чей-то
голос
гнусавый:
— Вы знаете?
Он —
Колонтаихин
муж
И внук
Морозова
Саввы!
Снежной
глыбой
ширится
спор.
— Ваша
испанская
Роста
хромает.
Он —
из Севильи
тореадор,
Под кличкою:
Ковский
Мая.
Шляпу
схватив,
задаю
стрекача.
Куда там!
И слева,
и справа
Толпы
испанцев
бегут,
крича:
— Дон
Маяковскому
слава!!!
Прошу
убедительно
граждан
всех:
Если
какие
испанские
черти
Скажут,
что я —
африканский
леф,
Будьте
любезны —
не верьте!

Александр
Сергеич,
арап
московский!
Сколько
зим!
Сколько
лет!
Не узнаете?
Да это ж
я —
Маяковский —
Ин
ди
ви
ду
аль
ный
поэт.
Разрешите
по плечу
похлопать.
Вы да я,
мы оба,
значит,
гении.
Остальные —
так —
рифмованная
копоть,
Поэтическое
недоразумение.
Вы — чудак:
насочиняли
ямбы,
Только
вот —
печатали
не впрок.
Были б живы,
показал я
вам бы,
Как
из строчки
сделать
десять
строк.
Например:
— Мой дядя
самых
честных
правил…
Как это?
— Когда
не в шутку
занемог,
Уважать,
стервец,
себя
заставил,
Словно
лучше
выдумать
не мог…
Глянь,
и строчек
набежал
излишек.
Только вот
беда:
налоги
бьют
дубьем.
Ненавижу
фининспекторишек,
Обожаю
внутренний
заем!

Сядь со мною, друг бесценный,
Опусти свой пышный стан
На широкий довоенный
Мягкий плюшевый диван.
Время дымкой голубою
Проплывает у окна.
Ты, да я, да мы с тобою.
Безмятежность. Тишина.
Дай мне ротик, дай мне глазки,
Нежный личика овал.
Может, я для этой ласки
Кррровь на фронте проливал!
Может, плавал я во флоте,
Был в баталиях морских,
Чтобы в розовом капоте
Ты мне штопала носки.
Чтоб на кухне баритоном
Пел нам примус-балагур.
Чтоб над нами цвел пионом
Полнокровный абажур.
Чтобы счастьем мы набухли
На крутой, высокий лад…
Дорогая, дай мне туфли,
Дай мне стеганый халат!

Закипает
Жизнь
другая.
Вьется
песня —
пенный
вал.
Отодвинься, дорогая.
Я сегодня
юн и ал.
К черту ротик!
Я зеваю.
Не садись
к плечу плечом.
Может, я переживаю —
Может, думаю о чем!
Я пылаю
жарким
пылом,
Сердцу тон
высокий дан.
Полотенце, бритву, мыло
Положи мне
в чемодан.
Приготовь
табак и трубку,
Без нее я глух и нем.
Не забудь
и рифморубку
Для писания поэм,
Чтобы песня закипела,
Чтоб гудели
провода,
Чтобы лозунгами пела
В радиаторе
вода,
Чтобы жечь прорыв и браки
Песней пылкой
и густой,
Восклицательные знаки
Чтобы стали
в строй крутой.
Я пою
широким трактом
На крутой,
Высокий
лад.
Дорогая,
дай мне
трактор,
Дай мне
кожаный халат!