Владимир Набоков - Комментарий к роману Евгений Онегин

Жуковский и Блудов основали Арзамасское общество («Арзамасское общество безвестных людей») 14 октября 1815 г., вскоре после чего состоялось его первое собрание. Общество было призвано бороться с архаистами за разговорную простоту языка и использование современных форм (многие из которых в той или иной мере искусственно выводились из французского языка).

Встречи Арзамасского общества состояли из обеда с традиционным жареным гусем, после чего следовало чтение натужно остроумных протоколов собрания и банальных стихов. Участники пиршества, коих обычно бывало не более полудюжины (из общего количества в двадцать человек) надевали красные колпаки: эти bonnets rouges [827]приводят в злорадный восторг левацких комментаторов, забывающих, однако, что некоторые головы, на которые эти колпаки были надеты, принадлежали горячим сторонникам монархии, религии и изящной словесности (как, например, в случае возглавлявших кружок Жуковского и Карамзина) и что общий дух пародии, пронизывавший всю деятельность общества, исключал серьезные политические или художественные цели. Юношеская символика общества оказала убийственное воздействие на несколько стихотворений Пушкина, в которых отражены шутки и остроты арзамасцев. Не будем забывать, что Жуковскому в лучшем случае был свойственен юмор баснописца (например, кошки и обезьяны представлялись ему заведомо смешными) и незрелого дитяти (животный юмор). Прозвища, которыми награждались члены кружка, заимствовались из его баллад: Жуковский — Светлана, Блудов — Кассандра, Вяземский — Асмодей, Александр Тургенев — Эолова Арфа, Василий Пушкин — Вот (фр. voici, voilà ) и так далее. Став осенью 1817 г. членом этой веселой компании, Пушкин получил прозвище Сверчок (источником которого послужила «Светлана», V, 13; см. мои коммент. к гл. 5, X, 6 и XVII, 3–4). Вскоре, как часто бывает с подобными предприятиями, общество, наскучив его участникам, захирело, несмотря на попытки Жуковского вдохнуть в него новую жизнь. В 1818 г. оно окончательно распалось.

Если кружок Шишкова отличался невыносимо мрачным педантизмом и реакционными взглядами, то арзамасцам, напротив, был свойственен такой едкий юмор, что от него зубы сводило. Либерализм арзамасцев, проповедуемый из чувства противоречия обскурантизму архаистов, не обладал политической значимостью: Жуковский, например, был таким же твердым сторонником монархии и религии, как и Шишков. Русские литературоведы чрезмерно преувеличивают значение обоих обществ. Ни то, ни другое не оказало существенного влияния на развитие русской литературы, которая, как и все великие литературы, является плодом творчества отдельных личностей, а не группировок.

Из тактических соображений за несколько месяцев до издания первой песни ЕО Пушкин выразил чувство патриотического уважения главе архаистов. В своем «Втором послании цензору» (тогда Александру Бирукову, 1772–1844, который занимал этот пост с 1821 по 1826 г.), состоящем из семидесяти двух строк, написанных александрийским стихом в конце 1824 г., Пушкин приветствует Шишкова в качестве нового министра народного просвещения (стихи 31–35) {187} :

По схожим причинам в 1824 г. Пушкин изменил свое отношение к беседовцу князю Шаховскому (который был главным козлом отпущения для арзамасцев), вставив о нем в первую главу пару лестных стихов {188} .

4 …взор ее очей… — Фр. le regard de ses yeux.

7Ср.: Вяземский, стихотворение (1815), написанное четырехстопником и посвященное Денису Давыдову (стихи 20–23):

12Беловая рукопись содержит гораздо более удачный эпитет, чем «самовластной», а именно — «тихогласной».

14 …vulgar — Русскому прилагательному «вульгарный» вскоре было суждено стать общеупотребительным. В более широком смысле, «грубый» и «низменный», этот термин тождествен понятию «площадной» (от «городской площади», «рынка»), которое встречается и в других местах ЕО (гл. 4, XIX, 8 и гл. 5, XXIII, 8).

Ср.: мадам де Сталь, «О литературе» (см. коммент. к гл. 3, XX, 14), ч. 1, гл. 19 (изд. 1818), т. II, с. 50: «…ce mot la vulgarité n'avoit pas encore été employé [au siècle de Louis XIV]; mais je le crois bon et nécessaire» [828].

См. также коммент. к гл. 8, XIV, 13.

14—XVI, 6Заключенный в скобки пассаж, начиная со слов «Не могу», завершающих строфу XV, 14, и вплоть до строфы XVI, 6 включительно, когда нам предложено вернуться к интересующей нас даме, представляет собой редкий вид межстрофического переноса. В данном конкретном случае он также забавным образом играет роль некоей дверцы, открытой для читателя, но закрытой для Онегина, который замечает эту даму (чьи достоинства читатель уже оценил), только когда она садится рядом с Ниной Воронскою.

5 Оно годилось в эпиграмме… — Я почти не сомневаюсь, что эпиграмма, которая шевелилась в душе поэта, связана с игрой слов «вульгарен» — «Булгарин». Пушкин мог трансформировать ненавистного критика в «Вульгарина» или использовать краткую форму прилагательного как часть сказуемого и зарифмовать «Булгарин — вульгарен».

Эта строфа предположительно была написана в октябре 1830 г. в Болдино. В «Северной пчеле», № 30 (12 марта, 1830) вышел оскорбительный «Анекдот» Булгарина (см. коммент. к гл. 8, XXXV, 9), а неделей позже появилась его резкая критика седьмой главы [829].

В пушкинских рукописях среди различных автобиографических набросков встречается следующая запись (ПСС 1936, V, 461), датированная 23 марта 1830 г.:

«Я встретился с [критиком] Надеждиным у Погодина [другим литератором]. Он показался мне весьма простонародным, vulgar, скучен, заносчив и безо всякого приличия. Например, он поднял платок, мною уроненный».