Николай Мельников - Классик без ретуши

Здесь, разумеется, есть большая доля истины. Бесчеловечность набоковского видения составляет значительную часть его верности миру без человека, где людей очень трудно обнаружить или испытать по отношению к ним, находящимся среди других предметов, какие-то чувства. В романе Томаса Пинчона «V» есть один момент, который помогает понять это. Там главный герой видит исковерканные, сваленные в груду корпуса разбитых машин недалеко от Элмиры, в штате Нью-Йорк, и вспоминает об Освенциме, и сочувствие его странным образом распространяется именно на эти машины. Однако решение Набокова, несмотря ни на что, не возвращает нас к гуманности, а предлагает полет в ином направлении. Он находит героя не в его плоти и крови, а в его судьбе, в том построении, которое завершается его жизнью после смерти.

В романе «Приглашение на казнь» героя по имени Цинциннат сажают в тюрьму за непрозрачность (тогда, когда все люди прозрачны), за прямое, упрямое сопротивление нудной обыденности, нереальности того, что люди называют миром, или того, что в «Просвечивающих предметах» не очень счастливые люди называют жизнью. В новом романе прозрачности или открытости сопротивляться нельзя, ее можно только развивать и эксплуатировать. Предметы прозрачны, потому что в нашем сознании они постоянно замещаются рассказами о самих себе. Притяжение прошлого вызывает вспышки воспоминаний, нас бросает в сны наяву собственной рассеянностью или скукой, навеянной человеком или предметом. Настоящее хрупко, на него совершают набеги, его преследуют призраки: девушка в отеле ставит сумочку на столик, а сквозь нее просвечивает рукопись романа, над которым некий русский писатель работал в этой комнате «девяносто один, девяносто два, почти девяносто три года назад». Другое, более игривое место представляет нашему вниманию описание облика Хью Персона, где вдруг появляется вид его кишечного тракта, просвечивающего сквозь прозрачную кожу в виде «пейзажа из пещер и излучин». Читателю также предлагается посмотреть сквозь голову Хью на вмятину в подушке.

Мы не можем оставаться на поверхности, тонкий лед нашего восприятия постоянно обрушивается под напором вечно трудящихся над украшением мира мозгов, и, подражая этому процессу, повествование «Просвечивающих предметов» заполнено информацией, которая нам не нужна или которой мы бы предпочли не знать, она переполнена словоохотливым перечислением дополнительных деталей. Главная улица швейцарского городка кишит просвечивающими людьми и процессами, в которые, как там говорится, «можно погрузиться с наслаждением автора или ангела, и тогда наверняка совершенно лишняя, эфемерная дамочка за столиком в кафе окажется милым существом, хозяйкой пяти кошек, живущим в игрушечном домике в конце березовой аллеи в самой тихой части…». В этот самый момент болтовня автора прерывается грохотом падающего из рук официантки подноса, но и у нее, бедняжки, тоже есть свои права, и постоянное ощущение соблазна улететь куда-нибудь от описываемых событий сохраняется.

В конце романа главный герой умирает во время пожара, после того как он за восемь лет до этого удушил, несчастный, свою жену во сне и отсидел срок за непреднамеренное убийство, вернулся снова туда, где ухаживал за своей будущей женой, и отправился в погоню за призраком, пытаясь вызвать в своем сознании дух суховатой, пустой, очень любимой жены. Умирая, Хью Персон слышит крики, и автор сообщает нам: «Одним из его последних ложных умозаключений была мысль, что это крики людей, спешивших к нему на помощь, а не стоны товарищей по несчастью».

В этих словах содержится ключ ко всему роману. Это не просто жестокая ирония, не просто заговор автора и читателя против ничего не подозревающего героя. Ложное умозаключение Хью Персона оказалось одним из последних потому, что скоро, по ту сторону смерти, у Хью будут только правильные умозаключения, а из построения книги следует, что персонаж разделит с автором его видение и увидит рисунок и конструкцию того, что он раньше воспринимал в виде линейного события. Когда Хью посещает дом матери своей будущей жены, через забор на дорожку вылетает волан для бадминтона. Хью шагает дальше, не обращая на него внимания. Восемь лет спустя, когда он возвращается к тому же дому, маленькая девочка с бадминтонной ракеткой присаживается на корточки и подбирает с дорожки волан. Так прозрачность времени может победить прозрачность вещей, складывая из них вневременной смысл.

В самом начале книги Хью описан как человек, которого «преследуют символические совпадения», и роман изобилует неполными соответствиями ситуаций и вещей, примерами «глухих потрясений от неполных совпадений» (отец Хью спрашивает в отеле почту для себя, а ему предлагают письмо на имя миссис Парсон, на улице, в день смерти отца, Хью встречает девушку в трауре), так же как и случаями, где совпадения, в общем-то, несущественны (человек в отеле читает журнал, оставленный Хью восемь лет назад, мать Хью и бабушка его жены были дочерьми ветеринаров), хотя они и обещают упорядоченность, намекают на структуру более высокого уровня, которая уже не будет тривиальной, которая искупит беспорядочную, бессмысленную жизнь человека.

Многочисленные схематические предзнаменования преступления Хью и его смерти: намеки на пожар, резкие движения больших рук душителя, описание его лунатических прогулок в детстве, множество связей между жизнью Хью и жизнями персонажей, созданных мастером стиля, будто Хью и сам персонаж романа, его собственная вовлеченность в работу издателя, заставляющая подгонять свою жизнь под ту корректуру, которую ему приходится читать, — все это литературные приемы и метафоры, литературные приемы, используемые как метафоры. Здесь, как и в «Бледном огне», жизнь рассматривается как текст, как спутанное сообщение, а жизнь после смерти, в таком образном построении, становится возведением в ранг автора текста, последним откровением, переводом:

«Это, наверное, оно и есть: не грубая боль физической смерти, но иная, несравнимо горшая мука, — таинственный ход, необходимый, чтобы душа из одного состояния бытия перешла в другое».

«Просвечивающие предметы» во многом напоминают «Защиту Лужина» — то же настроение, та же тема, главный герой без имени, который обретает свое имя или оправдывает его только в смерти. Хью Персон становится человеком только тогда, когда его пожирает пламя; Лужин (по-английски его фамилия рифмуется со словом «иллюзия», особенно если его произнести со значением — так, по крайней мере, утверждал сам Набоков) теряет свое имя и остается с одной фамилией с самого начала романа, а его отчество мы слышим только после того, как он выбрасывается из окна верхнего этажа <���…>