Николай Мельников - Классик без ретуши

Набоков же и в послевоенный период не прекратил совершать антиадамовичевские демарши. Как и прежде (в «Даре» и рассказе «Уста к устам»), он отпускал шпильки Георгию Викторовичу непосредственно в своих художественных произведениях. Так, в 13-й главе «Других берегов» с явной неприязнью упоминается «даровитый, но безответственный глава» одной из литературных группировок русского Парижа, совмещавший «лирику и расчет, интуицию и невежество, бледную немочь искусственных катакомб и роскошную античную томность»; в «Пнине» Адамович выведен в образе продажного писаки Жоржика Уранского; в романе «Смотри на арлекинов!» Адамович предстает в обличье Адама Антроповича, «незабвенного лидера» «талантливых, необразованных новых критиков-интуитивистов».

А. Савельев (наст. имя: Савелий Григорьевич Шерман; 1894 — после 1939) — общественный деятель, литературный критик (иногда подписывал свои статьи С. Савельев). В эмиграции с 1920 г., жил в Константинополе, затем в Берлине, сотрудничал в газете «Руль». В 1933 г. перебрался во Францию, печатался в журналах «Новый град», «Современные записки», «Русские записки»; посещал заседания литературного общества «Зеленая лампа».

После выхода романа «Защита Лужина» отдельным изданием посвятил ему еще одну хвалебную рецензию: «Тема, подсказанная Сирину его творческим инстинктом, — вся в русле исканий европейской литературы: преображение жизни восприятием отдельного человека, антиномия внешнего конкретного мира и мира памяти и субъективных ощущений. <���…> Теперь, перечитывая роман полностью, без перерывов, особенно чувствуешь необыкновенную цельность, почти монолитность композиции. Тысяча мелочей неизбежно сплетаются и исподволь сходятся к той неприметной роковой грани, когда гипертрофированное человеческое мышление в своих самых прекрасных и хрупких формах накладывается и переходит в „ненормальное“ восприятие мира и других людей. Какая прелестная дерзость, какая сила автора в том, что этот переход для читателя почти незаметен в своей абсолютной неминуемости. Какая победа в том, что тяжелое, почти идиотическое косноязычие героя до конца оправдано в малейших своих оттенках, не только сливаясь с его грузным обликом, но странными путями подчеркивая гениальность Лужина. За безумием поступков изолированного от жизни шахматного гения автор с искусной сдержанностью дал почувствовать одиночество и затерянность человеческой мысли, обреченность творящего духа и его предсмертное достоинство в минуту гибели» (Руль. 1930. 1 октября. С. 5).

Жалу Эдмон (1878–1949) — французский писатель, критик.

Вейдле Владимир Васильевич (1895–1979) — критик, литературовед, искусствовед, публицист. Эмигрировал из России в 1924 г. С 1925 по 1952 г. преподавал в Богословском институте (Париж). Печатался в ведущих периодических изданиях эмиграции, много писал на французском и английском языках. Снискал себе известность книгой о кризисе современного искусства (первое издание: Les Abeilles d'Aristée (1936); русское издание: Умирание искусства, 1937). По мнению Г. Струве, «Вейдле как художественный критик и как историк искусства — самое ценное приобретение зарубежной критики после 1925 г.» ( Струве. С. 248).

Подобно своему старшему товарищу, В.Ф. Ходасевичу, о набоковском творчестве Вейдле отзывался, как правило, благожелательно, ставя писателя в один ряд с виднейшими представителями западноевропейской литературы ( Вейдле В. 20 лет европейской литературы // ПН. 1939. 10 февраля. С. 3). В обзорной статье «Русская литература в эмиграции» среди молодых писателей русского зарубежья критик особо выделил В. Сирина, в чьих произведениях, «особенно в первых опытах, больше, чем качества, выбора, вкуса, отделки, замечаешь богатство воображения, щедрость выдумки, напор тысячи вещей, с силой выбрасываемых наружу, как в стремлении ничего не оставить себе, а вовне ничем не брезговать» (В. 1930. 19 июня. С. 3). Отмечая недостатки, присущие некоторым сиринским рассказам, — «где хаос еще не побежден и мир еще не построен, есть разглагольствования совсем не нужные», — Вейдле в то же время тепло отозвался о романе «Король, дама, валет»: «…Книга человечнее, чем она кажется на первый взгляд, и более трехмерна, чем ее заглавие. В муже, во всяком случае, больше перспективы, чем ожидаешь от карточного короля, да и жена с любовником не просто дама и валет, подтасованные случаем. Или, вернее, такими они были не всегда: автор помнит о том человеческом, что в них унизилось и затерялось, о том втором грехопадении, которое дало им жалкое их полубытие. Поэтому-то марионетки и разыгрывают трагедию, а не просто иллюстрируют сатиру» (Там же).

Покоренный «Защитой Лужина», Вейдле некоторое время браковал другие сиринские произведения, считая, что они, при всех своих достоинствах, не дотягивают до поднятой писателем планки. Так, например, придирчивой критике подвергся один из лучших рассказов «раннего» Набокова — «Пильграм»: «По замыслу „Пильграм“ — некий королларий к недавней „Защите Лужина“. Педантичный термин этот здесь уместен: в замысле „Лужина“ без математики не обошлось, и „Пильграм“ как раз похож на дополнительное сжатое доказательство той же самой творческой теоремы. Сжатость усиливает схематизм, и это не служит к выгоде рассказа. Шахматы Лужина стали для него немного чересчур механизированным роком, в Пильграме вообще нет ничего, кроме его страсти к собиранию бабочек. Кончается рассказ слишком предвиденно, и желание Пильграма самому охотиться за бабочками вряд ли убедительно следует из его чисто коллекционерской страсти. Однако, совсем как в „Лужине“, рассудочный замысел обрастает плотью в самом процессе его осуществления. „Пильграм“ написан местами не хуже, чем самые блестящие страницы „Лужина“, а Сирин умеет так писать, что марионетки его до боли становятся людьми, и кукольный театр механических страстей кажется живей и страшнее жизни» (В. 1930. 24 июня. С. 3).

…полная противоположность Осоргину… — В рецензии Г. Адамовича наряду с «Защитой Лужина» разбиралась «Повесть о сестре» М. Осоргина.

Филеас Фогг — герой романа Жюля Верна «Вокруг света в 80 дней» (1872).

Ходасевич Владислав Фелицианович (1886–1939) — поэт, критик, литературовед. По определению В. Набокова, «крупнейший поэт нашего времени, потомок Пушкина по тютчевской линии» (О Ходасевиче // СЗ. 1939. № 69. С. 262).

В июне 1923 г. вместе с Н.Н. Берберовой покинул Россию, формально оставаясь советским подданным до марта 1925 г. После публикации итоговой книги «Собрание cтиxoтвopeний» (Париж, 1927) практически прекратил писать стихи, всецело отдавшись литературоведческим изысканиям, критике и мемуаристике. С 1927 г. вплоть до самой смерти Ходасевич был ведущим литературным обозревателем консервативной парижской газеты «Возрождение», считая своим долгом противостоять «политической беспринципности» «Последних новостей», где сам одно время печатался, пока в 1926 г. главный редактор П.Н. Милюков не заявил, что Ходасевич «газете совершенно не нужен» ( Берберова Н. Курсив мой. Нью-Йорк, 1983. Т. 1. С. 254). Имея постоянную газетную трибуну, Ходасевич не только проявил себя летописцем текущей литературной жизни русской эмиграции и Советской России, но и выступил в качестве «одного из главных и наиболее последовательных противников Адамовича» ( Струве. С. 144), ожесточенно полемизируя с ним по ключевым вопросам, со всей остротой вставшим перед литературой русского зарубежья: о сути художественного творчества и главных задачах эмигрантской литературы, о роли критики, о пушкинском наследии и проч. Неудивительно, что творчество Набокова также сделалось предметом разногласий между Г. Адамовичем и В. Ходасевичем, который впервые заинтересовался Сириным в 1928 г., когда узнал о его комплиментарной рецензии на свое «Собрание стихов» (Руль. 1927. 14 декабря): «Еще просьба. Некто <���…> обещал мне дать статью Сирина обо мне, но не дал, затерял ее. Так вот, нельзя ли ее получить? Я бы написал Сирину, да вот не знаю его имени и отчества, а спросить в „Совр. записках“ систематически забываю» (из письма Ю.И. Айхенвальду от 22 марта 1928 г. Цит. по: Ходасевич В. Собр. соч. Т. 4. С. 508). К моменту личного знакомства, которое состоялось 23 октября 1932 г. во время визита Набокова в Париж (невзирая на относительную редкость встреч у них завязались теплые дружеские отношения), Ходасевич уже был его верным литературным союзником, не только защищавшим писателя от «презренных речей зависти», но и предлагавшим наиболее глубокие и оригинальные истолкования его произведений. Несмотря на периоды охлаждения к Сирину, Ходасевич на всем протяжении тридцатых годов играл роль защитника и пропагандиста его творчества.