Александр Ивич - Воспитание поколений

В неизменности построения строф нет однообразия — это чёткость того же рода, что чёткость ритма или рифмы. По содержанию, по образам каждая строфа не похожа на соседние. И, что особенно важно, меняется характер изложения, его тональность.

Поэт объясняет, почему надо хорошо относиться к мужику, к няне, быть таким, как рабочий. Тема этих строф — труд, тональность их, так же как строфы о красноармейце, серьёзна и уважительна по отношению к героям рисунка. Строфы о богомольных старухах, буржуе и о даме-бездельнице — плакатно-сатирические. Их поэтическая тональность так же резко противопоставлена тональности соседних строф, как содержание рисунка. Иначе говоря, смене внешних впечатлений сопутствует смена настроений. Перебивка серьёзных строф шуточными и сатирическими создаёт разнообразие впечатлений, которого требует малыш, гуляя по книжке с картинками.

Для дошкольников написано и самое знаменитое детское стихотворение Маяковского — «Что такое хорошо и что такое плохо». Вот уже почти полвека дети, ещё не знающие грамоты, слушают его и повторяют наизусть.

На первый взгляд стихи традиционны для детской литературы — даже не советской, а старой. Они откровенно дидактичны. Их тема как будто отнюдь не нова — ведь разговор с ребятами о чистоте, аккуратности, прилежании — и в стихах, и в прозе — не сходил со страниц детских книг и журналов с тех пор, как они существуют.

И в то же время это произведение новаторское в самых важных, характерных его чертах.

Дидактика дореволюционной детской поэзии чаще всего сводилась к вялому нравоучению, кое-как зарифмованному. Его ритмической монотонности соответствовали бедность образов, невыразительность содержания. Если стихи несколько возвышались над уровнем топорных ремесленных поделок, их авторы всё же не могли преодолеть инерции снисходительного сюсюкающего поучения и массового применения уменьшительных форм существительных.

Новаторы детской поэзии, отказавшись и от сюсюканья и от скучного нравоучения, стремились выразить дидактический смысл произведения в занимательном сюжете — в стихах, герой которых возбуждал бы у ребят стремление к подражанию, или в весёлых, позже и в сатирических стихах.

Поиски привлекательного героя, ровесника читателей, на первых порах были не очень удачны. Даже самые реалистические герои появлялись перед читателями в обстоятельствах исключительных, редко встречающихся в жизни. В этом нет ничего плохого, если образ героя романтичен, написан сильно, темпераментно. Тогда он возбуждает воображение читателя, привлекает его любовь, может служить высоким примером для подражания и в обстоятельствах не слишком исключительных.

Но такого рода детским стихам начала 20-х годов как раз и не хватало либо романтики, либо жизненности.

Два примера.

В детском журнале «Барабан» А. Жаров напечатал стихотворение «Командировка Хуана» (1925). Герой произведения — испанский пионер Хуан — пробирается на пароход, гружённый оружием, и очень решительно предлагает кочегарам «сделать течь». Кочегары без споров и размышлений беспрекословно подчиняются малышу: едва кончил Хуан свою политическую речь-приказ, они отвечают:

и подтверждают согласие делом. Пароход тонет, а Хуан с кочегарами благополучно отправляется в гости к неграм в Африку.

Романтики здесь сколько угодно, но совершенно оторванной от жизни. Ни один разумный пионер не поверит, что взрослые так вот и выполнили приказ мальчика, распорядившегося потопить пароход. Хуан не станет примером для подражания: читатель знает, что не встретятся ему в жизни подобные обстоятельства и никогда не удастся ему, если бы они встретились, так руководить взрослыми.

Другое дело, если бы Жаров писал не псевдореалистическое стихотворение, а фантастическую сказку. Иван-царевич, совершающий отнюдь не реалистические подвиги, может стать примером для подражания: образ его поэтичен и допускает полёт воображения читателя не только в сферу фантастики, но и в область поступков, реально для него, читателя, возможных. Образ Ивана-царевича воспитывает отвагу, самоотверженность, благородство, потому что ясно выражен его характер, обусловливающий поступки. У Хуана характера нет — есть только поступок. Его рационалистичный, надуманный образ никого не может воспитать. Малыш, пусть неосознанно, требует: сказка так сказка, а «правдашнее» так уж такое правдашнее, в которое он поверит.

Другой случай. Е. Данько написала стихотворение «Настоящий пионер» (1924). Герой его, Петя, во время наводнения спасает тонущего малыша. Тема драматическая, но стихи не волнуют: слишком легко всё дается герою. Не чувствуется ни опасности, ни подвига, ни борьбы за жизнь тонущего ребёнка. Читатель не беспокоится ни за Петю, ни за малыша, уверен, что всё кончится благополучно, и спасение утопающего кажется ему не опаснее, чем плавание в бассейне. Впечатление излишнего спокойствия усиливается однообразием, некоторой скованностью ритма. Стихи рассудочны. Романтики в изображении подвига — ни малейшей.

Многие авторы, как и Е. Данько, пробовали в начале 20-х годов выразить дидактическую идею в сюжетных стихах, посвящённых исключительному, героическому поступку, который должен служить примером поведения для читателей. Но слишком явно развитие сюжета и обрисовка характера героя подчинялись воспитательной цели, которую ставили себе авторы. Иначе говоря, сюжет, образы были лишены подлинной жизненности, реалистичности и в то же время «приземлены», не романтичны.

Удачнее были в те же годы весёлые стихи — прежде всего великолепный «Мойдодыр» К. Чуковского (1923). Это стихотворение тоже откровенно дидактическое. Но его нравоучение так естественно, непринуждённо заключает весёлую фантастическую сказку, несущуюся в стремительном темпе, в задорном плясовом ритме, сказку, насыщенную игрой словом, вещами, звуком, что поучение с разбегу воспринимается тоже как забавная игра. Оказывается, нет занятия веселее, чем «мыться, плескаться, нырять, кувыркаться…».

Опять-таки малышам удобнее перенести в реальные жизненные отношения события фантастической сказки (разумеется, если она насыщена конкретными, знакомыми, интересными детям деталями), чем события, возможные в действительности, но не питающие воображение, фантазию и в то же время мало связанные с личным жизненным опытом ребят, как, например, деловито описанное стихами спасение утопающего.

Мыться детям приходится каждый день, и когда поэт превращает купание в фантастическую игру с ожившим умывальником, игру, в которой принимают участие все окружающие ребёнка вещи, то это возбуждает воображение малыша, легко укладывается в сознании и может влиять на его поведение.