Александр Ивич - Воспитание поколений

так в частушечном строе жалуется коромысло на водопровод. Нет и следа прозаической описательности.

Тут и обнаруживается, что «познавательные» стихи не удаются, если эта познавательность исчерпывает задачу художника, если тема решается «в лоб» и нет в её изложении простора для эмоциональной трактовки.

Примерно так же, как «Вчера и сегодня», построена «Книжка про книжки». Растрёпанные, разорванные книги поднимают бунт против загубившего их Гришки Скворцова и убегают от него в библиотеку. Но эти стихи кажутся не такими удачными, хотя есть тут сюжет и забавная перебранка книг. Вероятно, «Книжка про книжки» запоминается меньше, потому что эмоциональность стихотворения придавлена прямой дидактичностью, нравоучительностью, на которую, как на стержень, намотан рассказ.

Это не значит, что прямая дидактичность противопоказана детским стихам. Мы помним великолепные удачи — «Что такое хорошо и что такое плохо» Маяковского, «Мойдодыр» Чуковского. Но читатели «Книжки про книжки» постарше, им, пожалуй, уже не подходит такая форма нравоучения. И, кроме того, она не свойственна Маршаку, который обычно пронизывает воспитательной идеей всю ткань произведения, заставляет читателя угадать смысл вещи.

Сюжет, впрочем, необязателен в познавательном произведении, если поэт находит другие, достаточно сильные, средства для того, чтобы создать внутреннее напряжение стиха.

Вот перед нами три стихотворения: «Праздник леса», «Песня о жёлуде», «Откуда стол пришел». Первые два превосходны, третье мне кажется не таким удачным.

Вы помните, конечно, «Праздник леса».

Так вся вещь — только перечисления. Но какая в этом перечислении экспрессия, какой динамический напор! Он определяется четкостью ритма — четырёхстопного дактиля, в котором не пропущено ни одно ударение, энергией рифм — во всём стихотворении ни одной женской. Каждая строка — точно выстрел.

И, главное, какая неожиданная смена поражающих воображение картин. Что мы сажаем, сажая леса?

На энергии стиха, на смене неожиданных чётких картин построен «Праздник леса». По темпу — это быстрый марш. А о жёлуде — неторопливая песня, созерцательная, лирическая (и всё же с шуткой!), песня о том, как из жёлудя, «коль свинья его не съест», вырастет коренастый дуб. Прелесть песни для маленького читателя в том, что проникновенное и глубокое созерцание выражено конкретными живописными образами:

В «Празднике леса» сюжет замещён динамическим напором, в «Песне о жёлуде» — напором лирическим.

Как будто почти в той же тональности, что «Песня о жёлуде», написано стихотворение «Откуда стол пришел». Но почти в той же — зачин другой:

Это дидактическое вступление сразу снижает лирический накал. Средние строфы стихотворения (4—10), где поэт рассказывает, как стояло дерево, как его срубили и обработали, — не описание, а изображение, выполненное в той же лирической тональности, что и «Песня о жёлуде». Но три последние строфы снова возвращают нас к дидактике зачина («День изо дня, из года в год он будет нам служить», «За ним работать будем днём, а вечером — читать»). И конкретному, пронизанному лиричностью изображению, зажатому между рассудочными начальными и конечными строфами, не хватает воздуха.

Большую часть стихотворений, о которых здесь говорилось как о не вполне удавшихся, не решённых до конца, Маршак не включал в поздние свои сборники. Но нельзя забывать, что каждый детский поэт пристально всматривается в стихи Маршака, учится у него. Именно потому хотелось поделиться своими сомнениями.

Конечно, невозможны и не нужны какие-нибудь каноны или рецепты создания познавательных, в частности «производственных», стихов для детей — любой канон может быть опровергнут произведением, нарушившим его и всё же удавшимся. Но до сих пор получалось так, что стихи, в которых производственный процесс служил сюжетом и оставался единственной темой произведений, были непоэтичны — всегда казалось, что тему лучше можно выразить прозой. А в таких остроэмоциональных, экспрессивных произведениях, как «Вчера и сегодня», «Праздник леса», лексика, ритм, строение фраз, композиция и самый замысел служат задаче поэтической — дать художественное изображение, образ вещи или круга вещей, а не лежащей за пределами поэзии попытке описания производственного процесса.

В «Пожаре» Маршак дал изображение труда, замечательное по точности, полноте, последовательности действий и по эмоциональности.

К рассказу о профессии Маршак вернулся через четыре года после «Пожара» — в «Почте», но с другим арсеналом художественных средств. Представление о работе почтальона поэт даёт не изображением всех его действий, как в «Пожаре», и, пожалуй, даже не по основным признакам профессии, а в отдельных красочных и запоминающихся деталях, которые пробуждают фантазию читателя и заставляют его по пунктирному изображению воссоздать образы людей, стран, городов. Критики отмечали, что «Почта» построена как загадка — недаром она начинается со строк:

Загадка — это верно. Но мне кажется, что «загадочность» не в этом внешнем приёме — ведь в той же строфе даётся и отгадка («Это он, это он, ленинградский почтальон»), а во внутреннем построении вещи, в лаконичности и как бы отрывочности деталей, по которым читатель должен воссоздать в воображении широкую картину.

Получается нечто прямо противоположное стихотворению «Как печатали вашу книгу». Там рассказано всё подряд, и нас не покидает ощущение, что словам и образам не хватает простора, что познавательный материал искусственно спрессован стихотворной формой, а «Почта»… Да разве можно было бы в прозе четырьмя сотнями слов, из которых состоит стихотворение, так много рассказать и показать ребёнку, дать ему полное движения, красок, эмоций представление о путешествии письма по воздуху, на пароходе, в поезде, о профессии почтальона, о странах и городах? Читатель не только узнаёт, кто такой почтальон и что такое почта, — он ощущает огромность мира и его разнообразие.