Александр Ивич - Воспитание поколений

Ритмическая гибкость, разнообразие синтаксического строения, выразительность лексики поддержаны игрой словом и своеобразной реализацией метафоры:

Дав быкам эпитет «крутобокие», напоминающие об основном значении слова, о быках-животных (ср. встречавшийся в поэзии эпитет — круторогие быки), поэт как бы сочетает это значение слова с техническим — «мостовым», реализуя метафору «вода им по колено». Вот какие неожиданные, сложные формы приняла традиционная для детского фольклора игра словами.

Искусство рассказа о вещах, которое Маршак накопил в ранних произведениях, высокая техника стиха, которую он выработал, скрестив традиции русского и английского фольклора с русским классическим стихом и с тем, что внёс в нашу поэзию Маяковский, — всё это служит здесь новой цели: приобщению детей к самым живым и волнующим событиям жизни народа.

Опыт детской поэзии первых послереволюционных лет показал, что нельзя решить эту задачу примитивными художественными средствами: неизбежна риторика вместо подлинной эмоциональности, неизбежны сухость или вялость рассказа.

Богатый и разнообразный стих был необходим Маршаку, чтобы передать детям эмоции, которые вызывал у него страстный и победный труд народа в годы первой пятилетки.

Напряжение и величие труда пронизывают поэму. Правда, рядом с эмоциональным изображением работы машин менее впечатляющим, менее поэтичным кажется рассказ о соревновании. Человек, покоряющий Днепр, только назван, но не показан, в то время как машины и названы и показаны. Объясняется это, очевидно, тем, что поэт хотел дать обобщённый образ созидающего народа.

Для времени, когда писались эти стихи, они были важны и необходимы, как хлеб, — ведь вдохновенных, художественно значительных рассказов о том, как труд народа пересоздаёт страну, в детской поэзии тогда не было. Это надо помнить, думая через десятилетия о «Войне с Днепром».

Поэт нащупывал новые пути приобщения детей к современности. Вскоре после «Войны с Днепром» — стихов о героике труда — Маршак пишет острый политический памфлет.

Горький говорил в статье «О безответственных людях и о детской книге наших дней», что до революции литература для детей совершенно не умела пользоваться таким убийственным оружием, как смех. «Дети должны знать уродливо-смешную жизнь миллионера, забавную жизнь чиновников церкви, служителей бога». Словно ответом на эти слова был «Мистер Твистер» (1933). Впервые тут у Маршака шутка перестаёт быть безобидной, юмор становится средством сатирического изображения.

В причудливом, как бы джазовом, синкопическом ритме быстро мчится рассказ:

В стремительном темпе проходят перед нами приключения мистера Твистера в Ленинграде — история о том, как в советской гостинице «Англетер» мистер Твистер встретил негра.

Внезапно грозная нота врывается в задорный рассказ:

Ни следа нервного ритма, характеризующего Твистера и его семью:

Появление негра потрясает мистера Твистера, превращается в страшное видение, в кошмар:

Отлично найденный сюжетный ход — отражение в зеркалах — лаконично и выразительно передаёт душевное состояние мистера Твистера и подготовляет второй кошмар.

После скачки по Ленинграду в поисках пристанища обескураженный Твистер возвращается в гостиницу «Англетер» и засыпает на стуле в прихожей. «Снится ему удивительный сон»:

Так во втором кошмаре реализуется угроза, которую почувствовал мистер Твистер в спокойствии чернокожего, в видении легиона чернокожих.

Советский мир представлен строгим швейцаром гостиницы «Англетер» — строгим, но и добродушным и немного ироничным. Его характер очерчен двумя-тремя репликами. Именно он воспитывает мистера Твистера, который после ночи, проведённой на стуле, с восторгом занимает освободившийся номер, хотя швейцар предупреждает, что:

Ещё один человек нашего советского мира появляется в «Мистере Твистере» — паренёк, чистильщик обуви в гостинице. Он как бы поддерживает, подкрепляет образ швейцара, разъясняя двум негритятам дидактический смысл ситуации:

Эпизод с чистильщиком обуви расширен по сравнению с первыми изданиями «Мистера Твистера». Тут хочется сказать несколько слов об изменениях, которые вносил Маршак в свои стихи.

Страстный и неутомимый труженик, вечно недовольный сделанным, вечно ищущий нового, лучшего, Маршак от издания к изданию переделывал свои стихи, выбрасывал одни строфы, добавлял другие, меняя в поисках большей выразительности, поэтической точности иногда слово, иной раз строку, а то и целый эпизод. Часто мотивы изменений очевидны, например в «Пожаре», где изображение устаревшего способа борьбы с огнем заменено современным. Это, на мой взгляд, не улучшило произведения, но было, пожалуй, оправдано. Впрочем, устареют ли стихи Маршака, когда и нынешний способ борьбы с пожарами будет, в свою очередь, заменён другим? Не думаю. Эмоциональное содержание, изобразительная сила, поэтичность этих стихов достаточны, чтобы они уцелели, если и вовсе не будет пожаров.

Многие замены в других стихах удачны, а всё же строгость Маршака в оценке прежде им сделанного — палка о двух концах. Разумеется, за долгие годы, которые проходят от создания стихотворения до его переработки, обогащается и жизненный и литературный опыт поэта. Но именно потому, что Маршак не слагатель стихов, а подлинный поэт, его переделки не всегда улучшали произведение. Прелесть стихов Маршака в их непосредственности, лёгкости. Они словно созданы одним дыханием. В них не остаётся видимых следов долгого труда и мучительных поисков, когда «изводишь, единого слова ради, тысячи тонн словесной руды» (Маяковский).