Александр Ивич - Воспитание поколений

В небольшой и несколько фрагментарной повести Сейфуллина не показала всей сложности и трудоёмкости воспитания беспризорников, всех мучительных для педагога поисков верных средств воздействия — их тогда ещё и не нашли. Мартынов облегчал себе задачу — хилых и больных не брал, а тех, кто не выправлялся достаточно быстро, отсылал обратно в город.

Беда была в том, что проблема педагогических кадров оказалась сложнее даже, чем проблема промышленных кадров, и разрешалась она медленнее. Поэтому и случилось так, что уже восстановлены были многие заводы, разработан план первой пятилетки, а беспризорники ещё скитались по стране.

Повесть Сейфуллиной не единственное, а только первое литературное свидетельство того, что дети бежали из детских домов или колоний, где не было даровитых, не шаблонно действующих педагогов. Бывшие беспризорники вырастали полноценными людьми, если попадали к талантливым воспитателям. Мы все помним, как укреплялась и расцветала колония Макаренко, а рядом разваливалась, превратившись в «малину», колония Куряжа. Герои повести А. Шарова «Друзья мои коммунары» сбежали из детского дома, где воспитательницей была институтская классная дама, и, к счастью, попали в хорошую школу-коммуну, которую горячо полюбили.

Гневное описание детского дома, типичного для времени расцвета вредных педагогических экспериментов, дал Л. Пантелеев уже зрелым писателем в повести «Лёнька Пантелеев».

«Было что-то унылое, сиротско-приютское в этом заведении, где какие-то старозаветные писклявые и вертлявые дамочки воспитывали по какой-то особой, сверхсовременной, вероятно, им самим непонятной системе стриженных под машинку мальчиков и девочек… Пользуясь тем, что Советская власть, открывая тысячи новых школ и интернатов, нуждалась в педагогических силах, эти буржуазные дамочки налетели, как саранча, и на школу, и на детские сады, и на детские дома и всюду насаждали свою необыкновенную «левую» систему… Почему-то ребят заставляли обращаться к воспитателям на «ты» и в то же время не давали им слова сказать… В комнате нехорошо пахнет уборной, табаком и немытой металлической посудой, голова чешется, в животе пусто, а на самодельной сцене… ходят голодные бледные мальчики и девочки и разыгрывают глупую пьесу… Было скучно, а время куда-то уходило, текло, как вода сквозь решето, так что даже читать было некогда. Неудивительно, что из детдома бежали. Чуть ли не каждое утро за завтраком не досчитывались одного, а то и двух-трёх воспитанников».

На фоне таких воспоминаний детства «Республика Шкид» и образ её руководителя воспринимаются как острая полемика — не с литературой полемика, а с жизнью, с теми, кто покровительствовал бездарным «левым» педагогам. Когда Л. Пантелеев и Г. Белых уже расстались с воспитавшей их школой имени Достоевского и взялись за книгу о ней, плохие педагоги ещё продолжали выпускать детей не в большую, чистую и деятельную жизнь, а обратно, на улицу.

«Республика Шкид» — первое художественное изображение очень сложного процесса: становления такого детского дома, который мог воспитывать строителей социализма из недавних «правонарушителей». Поэтому так важна и поучительна повесть двух юношей.

Повесть? Да, но своеобразная. Цепь рассказов, прочно скреплённых общностью темы, места действия и персонажей. Каждая глава — самостоятельный эпизод, в котором проясняется облик одного из воспитателей («халдеев» по шкидовской терминологии) или ученика школы. Но подлинный герой большей части глав не тот или иной человек, а школьный коллектив, зарисованный в острые, переломные моменты его становления и развития.

Авторы никак не удостоверили подлинности материала (кроме посвящения книги товарищам по школе), портретности образов. Уверенность читателей, что история школы не вымышлена, — результат работы художников, скрытой за живой непосредственностью рассказа.

Авторы — в то же время персонажи произведения. Это соблазняет воспринимать книгу как автобиографическую. Но такое определение было бы ограниченным, неточным: писатели Пантелеев и Белых не выдвинули на первый план персонажей произведения Лёньку Пантелеева и Гришку Черных, то есть самих себя. Они занимают в книге такое же место, как Японец, Купец, Цыган и другие воспитанники школы. Название — «Республика Шкид» — оказывается оправданным: написана не автобиография, а биография коллектива. В этом тонком соблюдении пропорций, в расстановке акцентов проявилось художественное чутьё молодых писателей.

Перечитывая теперь «Республику Шкид», воспринимаешь её как первый удачный штурм высоты, которую взял Макаренко «Педагогической поэмой» — одной из самых важных и блистательных книг советской литературы.

Углы зрения как будто бы полюсно противоположны: педагог Макаренко написал, как он воспитывал детей, изломанных бродяжничеством и воровством; а бывшие беспризорники Белых и Пантелеев написали книгу о том, как их воспитывали. Но никакой противоположности не получилось. Девятнадцатилетние авторы, с неожиданной для их возраста проницательностью, оценили, как вдумчивые и тонкие педагоги, как публицисты, важный опыт «школы для трудновоспитуемых». Их книга не описательна, она проблемна.

Сейфуллина, Пантелеев с Белых, Макаренко увидели самое важное, увидели то, что ускользало от «соцвосовских» деятелей, боровшихся с Макаренко и встретивших в штыки «Педагогическую поэму». Они увидели, что ни педагогическая рутина, ни чисто умозрительные методы воспитания не годны в новых и притом очень специфических условиях.

Своеобразными, необычными были «объекты» воспитания, и резко по сравнению с дореволюционным временем изменилась цель, направленность воспитания. Дети, кормившиеся воровством, изучившие только блатной язык да способы проезда зайцем в поездах, привыкшие к волчьим повадкам базара, должны стать строителями социализма, то есть прежде всего людьми высокой морали, воодушевлёнными идеями времени, любовью к труду.

Как же решить эту колоссальную задачу?

Сейфуллина отвечала: нужен воспитатель, который понимает тенденции социалистического общества и видит беспризорных детей такими, как они есть, а не сквозь призму сомнительных теорий; нужны природа и физический труд.

Белых и Пантелеев ответили: да, нужен воспитатель, умеющий мыслить не предвзято и чувствовать глубоко — они зарисовали его облик; нужен труд, но не физический, чернорабочий, а прежде всего учебный; и как основа воспитания необходим коллектив со своими правами и обязанностями, коллектив, созданный совместными усилиями учеников и педагогов.

Макаренко сказал: нужен и физический труд и учебный; необходим коллектив, и в нём строжайшая, но сознательная дисциплина; но этого мало — нужен очень сложный, многогранный воспитательный процесс, требующий огромного напряжения душевных сил, воли и мысли педагогов.