Маргерит Юрсенар - Мисима или врата в пустоту

1980

Пер. А. Сергеева. Примеч. пер.

Мuсuма Юкио. Исповедь маски / Пер. Г. Чхартишвихи. СПб., 2002. С. 13. Примеч. пер.

Англо-американским словом «dirt» («нечистоты») садовники обычно называют гумус, удобрение. «Put а little тоге dirt in this flower pot» означает: «Положите немного гумуса в цветочный горшок».

Английский перевод названия таков: «The Dесау ofthe Angel». В словаре «decay» переводится,как «declin», «decadance»; слово «rot» («pourгissent», согласно Оксфордскому словарю английского языка) куда выразительней, Мой невероятно начитанный английский друг уверял, что «L'ange pourit» — перевод дерзкий, зато передающий смысл книги. Во французском переводе роман получил название «L 'ange en decomposition», что тоже неплохо.

Кендо — техника владения самурайским мечом. Примеч. пер.

Читатель заметит, что ни одно событие я не объясняю с точки зрения психиатра или психоаналитика; с одной стороны, попытки подобного толкования уже были, с другой - они неизбежно выглядят как «психоанализ для бедных», исходя от непрофессионала. Так или иначе, здесь говорится о другом.

Отец Мисимы в своих довольно неприятных мемуарах, опубликованных после смерти писателя, упомянул, что бабушка страдала от венерического заболевания, которым ее заразил жизнелюбивый губернатор Сахалина. Мисима тоже намекал на что-то подобное.

Загрей («великий ловчий», греч.) - одна из архаических ипостасей бога Диониса. Образ растерзанноro и возрождающегося Загрея вошел в теогонию орфиков. Примеч. пер.

Акинари Уэда (1734-1809) - японский писатель позднего Средневековья.

Незадолго до смерти он играл одного из стражей в пьесе Расина «Британник»

Чаще всего критики сравнивают Мисиму с Д'Аннунцио или с Кокто, зачастую с оттенком недоброжелательства. Действительно, определенное сходство есть. Прежде всего, Д'Аннунцио, Кокто и Мисима — великие писатели. К тому же все они умели привлечь к себе внимание публики. Барочная велеречивость Д'Аннунцио напоминает стиль ранних произведений Мисимы, написанных под влиянием изысканного наследия эпохи Хэйан. Д'Аннунцио охотно занимался спортом, внешне это похоже на то, как Мисима, чтобы закалить себя, осваивал технику борьбы. Обоим свойственна чувственность, хотя Мисиме чуждо «донжуанство» Д'Аннунцио; оба увлеклись политической игрой: одного она привела к победе при захвате Фиуме, другого – к заявлению протеста и к смерти. Зато Мисима не терпел долгие годы притеснений и насмешек под видом «почестей», из-за которых жизнь Д'Аннунцио под конец превратилась в жалкую трагикомедию. Гораздо ближе Мисиме невероятная прихотливость Кокто, но Кокто не был героем (правда, каждый творец втайне герой — об этом не следует забывать ). Главное (и очень существенное) различие между ними в том, что Кокто — маг, а Мисима – мистик.

Хиршфельд Магнус (1868—1935) — немецкий психиатр-сексолог.

Его настоящее имя — Кимитакэ Хираока, Псевдоним он придумал еще подростком, когда написал «Цветущий лес». Мисима — название городка у подножия горы Фудзи. «Юкио» напоминает звучанием японское слово «снег».

Он говорил, что во время войны его больше всего потрясла смерть шестнадцатилетней сестры; она умерла в 1943 году от тифа.

Здесь уместно вспомнить, что в этой книге, чуждой всякой сентиментальности, есть один трагический, прекрасный, душераздирающий момент: знаменитый писатель склоняется к трупу неверной жены (она утопилась в реке), прикрывает ее лицо театральной маской Но и смотрит на древнюю маску в обрамлении вздувшейся плоти.

То же сравнение есть в рассказе Мисимы «Патриотизм»: в момент сэnnуку вскрытый живот словно бы тошнит внутренностями.

Бернанос Жорж (1888-1948) — французский писатель и публицист. Проповедник католицизма. Примеч. пер.

Слова главного героя романа Ф.-Р. де Шатобриана «Рене» (1802). Примеч. пер.

«Риндзайроку — священная книга изречений учителя Риндзая (7-867). Примеч. пер.

Мисима Юкио «Золотой Храм». Перевод Г. Чхартишвили. СП б., 2002. С. 146. Примеч. пер.

Один из лучших рассказов Мисимы, «Оннагата», — тоже дань его увлечению театром; в рассказе очень тонко показана сложная задача актера, по традиции исполняющего в Кабукu только женские роли: с одной стороны, следуя обычаю, он должен постоянно, на сцене и в жизни, двигаться, есть и говорить по-женски, чтобы не утратить естественности, с другой - вопреки амплуа, оставаться мужчиной, лишь наблюдающим за женщиной, подражающим ей так, чтобы зритель чувствовал этот оттенок «Оннагата» — глубочайшее исследование законов соотношения искусства и жизни. «Антиномию актерского ремесла» Мисима, видимо, ощутил благодаря многолетней дружбе со знаменитым оннагата Утаэмоном; тем не менее, если не ошибаюсь, ни в одной из «современных» пьес Мисимы нет роли для актера-оннагата.

М. Юрсенар в соавторстве с А. Сираджи перевела на французский язык пять пьес «Современного театра Но» Юкио Мисимы (Gаllimаrd, 1984. Collection Blаnchе). Прuмеч. пер.

Маркиза де Мертейль — героиня романа «Опасные связи» Ш. де Лакло (1741-1803). Примеч. пер.

Перевод Г. Чхартишвихи. Примеч. пер.

Все и Ничто (исп.). Подразумевается учение святого Хуана де ла Круса (1542- 1592). Примеч. пер.

Поначалу Мисиме из всех религий был особенно близок синтоизм. Одна из лучших страниц романа «Взбесившиеся кони» — описание ритуала очищения, совершив который самураи идут на смерть. Хонда, оказавшись в Индии, населенной зловещими божествами, тоскует по чистым и безыскусным синтоистским требам: «Ему мучительно хотелось зачерпнуть хотя бы глоток японской свежей воды из колодца». Здесь уместно вспомнить эпизод, когда компания живущих «сладкой жизнью» молодых людей после разгульной ночи совершает экскурсию в синтоистский монастырь. Мисиме случалось упрекать буддизм, вслед за некоторыми учителями-синтоистами, в том, что он якобы лишил японцев мужественности. Подобный упрек абсурден, поскольку Япония — единственная страна, где буддизм, вернее дзэн-буддизм, стал наставником воинов, основой бусибо. Постепенно писатель все больше проникался буддийскими представлениями об изменчивости, отрешенности, Пустоте, но, похоже, так до конца и не принял буддийского сострадания. Предпочел быть жестким. Впрочем, по общему мнению, «жестокие те писатели, что избегают жалостливых тирад, хотя их сострадание ясно слышится в тоне описания. Флобер с медицинским беспристрастием показал смерть Эммы Бовари, но мы ведь знаем, что он жалел ее и любил, что он видел в ней себя.