Наталья Иванова - Русский крест: Литература и читатель в начале нового века

Интересно, в какую «направленческую» сторону стало клониться это литературное явление, представленное, повторяю, писателями не одного поколения – от совсем молодых до вполне себе зрелых.

А клониться – и довольно сильно – оно стало в сторону левую. Гуцко с Прилепиным, Прилепин с Садулаевым, Садулаев с Сенчиным… И к этой цепи примыкают все новые звенья – Ирина Мамаева («Гай»), Наталья Ключарева («Россия: общий вагон»). Я, признаюсь, побаивалась встречи Германа Садулаева (с его чеченским происхождением и чеченской темой в прозе) и Захара Прилепина в подмосковных Липках, на Форуме молодых писателей несколько лет тому назад, – а они, напротив, сразу нашли общий язык и даже подружились.

Левизна сближает.

В статье «Проекты будущего» («Зарубежные записки», 2009, № 3/19) Евгений Ермолин выдвинул свои соображения о путях русской словесности начала века.

Главных соображений у него два.

Первое: наша родина и есть наша русская литература.

Не могу не согласиться – только не считаю, что, живя вне России, утрачиваешь эту связь. Скорее наоборот.

В подтверждение этого своего тезиса Ермолин противопоставляет два ряда. «Даровитые, но зашедшие в глухой творческий тупик» – «швейцарец Михаил Шишкин» или «голландка Марина Палей». «Трудно даются новые вещи Юрию Малецкому»… Значит, жизнь вне географической России – в минус (особенно пикантно это соображение Ермолина выглядит на страницах нового толстого литературного журнала, возникшего в Германии – «Зарубежных записок»). А в плюс – Максим Свириденков, Ирина Мамаева, Александр Карасев, Захар Прилепин («сильные, бьющие в душу наотмашь слова»). Роман Сенчин (ему – особый комплимент за «героя») попытался отойти от «альтер-эго», «удивительный почти в каждом своем рассказе Дмитрий Новиков». Впрочем, как и все другие, знаки отличия получает и «сделавший уже немало Олег Павлов».

Второе: молодому писателю обязательно нужно ощущать «миссию», складывать «чаемое духовное пространство актуальной напряженности».

Я так думаю, что, как только новые «миссионеры» начнут складывать это «чаемое духовное пространство», тут народ от литературы вовсе убежит.

Критик, с одной стороны, ставит верный диагноз: «Общественная жизнь вырождается. <���…> Социальные процессы и вовлеченные в них массы, увы, часто заурядны, банальны и ничтожны». Современный критик ждет спасения и «жизни», и «литературы» (одновременно, в одном флаконе) от нового «значительного героя». Что, так уж и значителен Евгений Онегин? Хлестаков? Печорин? Герой здесь – слово почти ироническое: Лермонтов описал в герое все пороки своего поколения…

«Значительный герой» – но не этой ли умозрительной фигуры требовали от Юрия Трифонова? Фазиля Искандера? Василия Аксенова? И даже – от стихов, от поэм, от поэзии в целом?

От советского прошлого в наследство остаются не только неизжитые иллюзии, но и вбитые уже в подкорку эстетические правила. Когда Трифонову предъявляли претензии – мол, герои его все какие-то маленькие люди, – он отвечал, что на знаменитейших фламандских натюрмортах изображены отнюдь не самые дорогие и лучшие фрукты, а так – свисающая с края стола кожура лимона, пара яблок… Меня даже трогает, что сегодня надо опять доказывать, что в искусстве важно не что, а как…

Вот это, кстати, и было, на мой взгляд, еще одним внутриэстетическим водоразделом этих лет: одни целиком и полностью сосредоточились на том, что, – а другие к содержанию не могли отнестись без как.

Небольшое отступление по аналогии – из современного кинематографа. Для вящей зримости. Тем более что речь пойдет о фильмах, в основе которых лежит литература. Проза.

И о двух режиссерах, эту прозу кинематографически воплотивших, «прочитавших»: Николае Достале и Алексее Германе-старшем.

У Николая Досталя в фильме «Петя по дороге в царствие небесное» (по повести М. Кураева, впервые опубликованной в «Знамени») – что. Судьба человека в условиях предоттепельной эпохи: цена жизни – копейка. Все ясно и четко, без нюансов, и очень наглядно.

У Алексея Германа в фильме «Мой друг Иван Лапшин» (в основе сценария проза Юрия Германа) – как. Как время – 30-е годы – проходит сквозь людей и как люди жертвуют себя времени.

Германовский кадр сообщает трагизм и глубину – и человеку, и времени.

Решение Досталя сообщает зрителю его идею, мысль, месседж, но изымает самой «картинкой» из идеи трагизм.

По своему воздействию, вызванному решением, фильмы не сравнимы. Хотя сопоставимы по сюжету. То же и с героем.

Нет «значительного героя» в той якобы исторической прозе о современной жизни – ни у Леонида Юзефовича («Журавли и карлики»), ни у Александра Терехова («Каменный мост»). Можно ли на этом основании ставить их ниже (по прозе) Дениса Гуцко, Захара Прилепина, которые выбирают героя «сильнее»?

Опять – перекинем дугу через век: «Мать» Горького или «Жизнь Клима Самгина» того же автора – где герой «сильнее», «значительнее» и какая проза глубже («как») выражает время («что»)?

Пристрастие к тому, чтобы судить о качестве литературы через выбор героя («значительного»), поддержано рядом критиков (с которыми, увы, эстетически смыкается и различающий оттенки Ермолин), продолжено в той же статье и разговором о поэзии.

Подводя литературе начала века предварительные итоги и ставя перед нею новые задачи, Ермолин первым делом упрекает стихотворцев в «тематической измельченности».

Приехали: герой прозы м ел ко ват, в поэзии – мелкотемье.

Что, поэзии нужен (для того чтобы попасть «в центр современных духовных борений») тематический сдвиг? в гражданственность? в сторону условной новой ГЭС (Саяно-Шушенской, да простят мой провокативный цинизм)?

Что утрачено, и, боюсь, окончательно (за эти годы)?

Общие критерии. Каждый может объявить себя писателем, купив издателей, критиков, рецензентов. Издав книгу, можно купить рекламу на «Эхе Москвы», полосы в «Литгазете» и даже в «Новой», как показывает случай с А. Потемкиным, на обсуждении прозы которого сошлись А. Марченко и Н. Богомолов. Об Аннинском даже не говорю – он поучаствовал во всем проекте «критики».

Вот кого трудно, если не невозможно купить, – это читателя.

Но кому нужны эти общие критерии, возразят мне?

Как это ни парадоксально, в них заинтересованы прежде всего настоящие профессионалы – писатели. Для того чтобы окончательно не было утрачено и литературное мастерство. Угроза такого исчезновения существует.

IX. О РОМАНЕ С ИСТОРИЕЙ