Сергей Костырко - Простодушное чтение

Впрочем, родственники Манфреда оказались вполне приличными людьми – встретили в аэропорту, поселили в хорошем отеле, сообщили страшные подробности: Манфред покончил жизнь самоубийством, оставив завещание в пользу Полины. Полине теперь нужно только дождаться утверждения завещания в суде. В бытовом отношении западная жизнь героини началась почти удачно. Но Полина не останавливается на достигнутом. Она не намерена в ожидании наследства времени терять даром. Полина дает в газету брачное объявление. Манфред, конечно, был замечательный, но ведь есть и другие немцы!

Хорст: физик, большая квартира с мезонином и эркерами, на стенках «ее любимый Ван Гог» —

и подумала:

Герберт: маклер, разведен, имеет троих детей, дом и трех лошадей арабской породы —

Генрих: инвалид (парализованы ноги), но относительно молод, просторная трехкомнатная квартира, «мерседес», покладистый характер —

(Хоть Генрих и инвалид, но у него, как он объясняет Полине, «в член вживлена кнопка – ты ее и не почувствуешь, я просто на нее нажимаю, и…»)

Вольфран: выский, худощавый с чувственными губами, дом с камином —

Ну и так далее.

И хоть Полине нравятся именно немецкие мужчины (куда до них нынешних русским – у них «шарма нет, который есть у немцев и был у русских дворян»), она тяжко разочарована.

Полину убивает расчетливость и приземленность немцев («их одиночество, как она теперь знала, прекрасно компенсируется пивом, сосиськами и путешествиями…»).

сокрушается героиня. Она даже предполагает, что нет, не явится Христос к немцам, а если и явится, то

Только не подумайте, что Вера Калашникова пишет сатирическое повествование о – скажем помягче – о предприимчивой авантюристке. «Ностальгия» – это повесть о горькой, можно даже сказать, трагической доле нашей интеллигентной современницы. Под пером Калашниковой Полина – натура одухотворенная, возвышенная. Как, например, тонко чувствует она изобразительное искусство:

или вот про Венеру Милосскую:

И, кстати, она вовсе не позабыла, зачем ехала в Европу. Получив наконец наследство и приехав в Париж,

А как набожна! В короткий свой приезд в Петербург находит время встретиться со своим духовником отцом Александром из Спасо-Преображенского монастыря, чтобы поговорить о Христе. Правда, спешный свой развод с русским мужем и приключения в Европе обсуждать не стала.

Сама по себе Полина очень даже хороша – ужасен мир вокруг нее: нынешний Санкт-Петербург, заполненный плохо одетыми людьми с «печатью обездоленности на лице», работа в академической библиотеке. А уж

Да… я вам скажу… автошкола… не приведи бог…

Автор изображает Полину и как жертву, и как бунтарку. Ее отъезд в Германию – это еще и протест против «новых времен», потому как, считает героиня,

(А действительно, откуда? Почему из всего «западного» мы востребовали в первую очередь это? Ведь мы такие нравственные, такие стойкие, нас так воротит от «секса»!)

Отказ Полины жить на горячо любимой ею родине и поиски жениха в Европе – это протест против бездуховности мира, неспособного понять ее рафинированную душу. Саму-то себя она поняла вполне. Помогло чтение набоковской «Ады»:

красиво, да? Это героиня осознает уже, так сказать, в процессе накопления своего собственного опыта европейской жизни.

Естественно, что судьба женщины – красавицы, интеллигентки, гражданки и патриотки – женщины трепетной и невозможно духовной, бросившей вызов хамской, меркантильной действительности, не может не быть глубоко трагичной. В последнем абзаце повести героиня гибнет. Сев за руль автомобиля очередного поклонника, она отдается завораживающей скорости, и машина во что-то врезается. Для Полины – насмерть. Такой вот финал. Короче, загубили девушку!

Ну что ж. Поскольку я в этой ситуации, кроме того, что мужчина, но и по всему другому раскладу отношусь к тем, кто не способен до конца постичь душевную высоту героини Калашниковой, иными словами, к тем силам принадлежу, которые и погубили трепетную Полину, то человеческий долг требует покаяния.

Каюсь. Я действительно никогда не мог до конца понять тонкого душевного и возвышенного устройства некоторых своих интеллигентных соотечественниц. С тупым недоумением наблюдал я, как стремительно возрастало чувство их собственного достоинства, когда, спешно выйдя замуж за подвернувшегося иностранца и слегка пожив в европах, приезжали они домой продемонстрировать свою новую, по-европейски свободолюбивую повадку восхищенным и завидующим подругам. Я до сих пор не в силах понять, какое содержание вкладывают они в понятие «свобода».