Владимир Злобин - Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания Статьи. Стихотворения

Твоя «свобода» не нужна мне.
Ребенку ясен твой расчет.
Мне слово, что на белом камне,
Дороже всех твоих свобод.

Отныне властвуй над другими.
Их — тьма. А я, пока живу,
Моей любви святое имя
Ни перед кем не назову.

Ослик за сахаром вверх потянулся…
Дети играли со смертью и с болью.
Ослик был старенький, траченный молью.
Он их катал и с прогулки вернулся.

Вот он стоит и на солнышке дремлет.
Снятся ему незнакомые дали,
Плоские крыши, тяжелые шали,
Голос гортанный. Он голосу внемлет.

Вот, отвязав, повели и садится
Кто-то на ослика, тихий и нежный.
Блещет на солнце хитон белоснежный,
Неторопливо ступают копытца.

Небо все выше, все шире, огромней,
Каменной лентою вьется дорога…
Много детей он катал, очень много.
Но благодатней, чем этот, не помнит.

Город волшебный пред ними простерся.
Старенький ослик беду понимает.
Чует, что близко. Какая — не знает.
Остановился и в землю уперся.

Нет, в этот город большой он не хочет,
В эти раскрытые настежь ворота.
Словно мешает, препятствует что-то
И неутешное горе пророчит.

Старенький ослик, детей стерегущий,
Если б ты мог, ты б сказал: «Да не будет!»
Если б ты мог… И тебя не забудет
В Царстве Небесном Господь Всемогущий.

Душа моя, не бойся, не стыдись
Любви земной, любви обыкновенной,
Не порывайся в ледяную высь,
Но в теле пребывай несовершенном.

Ведь без тебя ему, о, как прожить!
Хоть не всегда оно с тобой согласно.
А без него как будешь ты любить
Здесь, на земле, — не по-земному страстно.

Тебя хранит от легкости оно,
А ты его спасаешь от паденья.
Но меж собой враждуя, вы — одно.
Одно в покое и одно в смятенье.

Тюрьма, сума, любовь неверная —
Все ничего, все — не беда!
Но этот холод, тьма пещерная,
Со стен текущая вода,

Ненарушимое молчание
И теснота и тяжесть скал —
Что это — месть иль испытание?
За что? И кто его послал?

Иль это — ад, существование
Которого я отрицал?

Не знаю, как с другими, но со мной
Творится что-то странное весной.

Вот например: апрельский день веселый,
И будто я иду домой из школы.

В руках портфель, он полон школьных книг,
И вдруг навстречу — в зеркале — старик.

Я вежливо дорогу уступаю
И незаметно в зеркало вступаю.

Старик же (кстати, с этим стариком
Я, кажется, когда-то был знаком)

Спешит, спешит к своим каким-то целям,
Скрываясь за углом с моим портфелем.

Надев пальто и палку взяв,
Гулять выходит кошкодав.
Часы на башне полночь бьют,
У стойки негры пиво пьют.
Но важен, как испанский граф,
Обходит площадь кошкодав.
Луна повисла над прудом.
На пустыре веселый дом.
Собаки лают: гав, гав, гав.
Их не боится кошкодав.
И не для них он приберег
С начинкой сладкий пирожок.
Ему ль не знать собачий нрав!
Но любит кошек кошкодав.
А дальше… дальше, как всегда,
Он ждет на берегу пруда.
Потом, до вечера проспав,
Всю ночь гуляет кошкодав.

Пленительность смертельной красоты
И непорочность юного томленья,
Как страсти ядовитые цветы,
Волнуют вновь мое воображенье.

Еще поет свирель, еще луна
Преображает темные просторы,
Еще из гипнотического сна
Я в беспредельность устремляю взоры.

Но где-то, за великою рекой,
Где ветер свищет и поют сирены,
Уже нарушен царственный покой
Неуловимой радостью измены.

У них — свой мир. Своя весна.
Своя любовь. Свое смиренье.
Своя грошовая луна
И смерть своя и воскресенье.

Они идут своим путем,
И мы понять их не могли бы.
А мы для них, как за стеклом,
В большом аквариуме рыбы.

Но иногда, в столетье раз,
Найдя вневременную точку,
Пронизывает рыбий глаз
Их каменную оболочку.

Зевают львы, гуляют дачники,
От пирамид ложится тень.
В арифметическом задачнике
Журчит вода, цветет сирень.

Неравномерно наполняются
Бассейны лунною рудой.
Павлин в дельфина превращается,
Паук становится звездой.

А босяки и математики
Сидят в тюрьме и видят сон,
Что оловянные солдатики
Цветочный пьют одеколон.

Холодная парижская весна —
Как день один, что длится бесконечно.
Ни листика. И башня из окна
Видна, торчащая остроконечно.

И как тогда, в том роковом году
Все решено и нет путей обратных…
Мне весело. Я через мост иду,
В червонном золоте лучей закатных.

На берегу — на левом — детвора
Играет в садике перед собором.
О, как легко! А ведь еще вчера
Моя любовь казалась мне позором.

Гроза уходит на восток,
И солнце в лужах отражается.
Промокнув с головы до ног,
Кляну судьбу, как полагается.

Порой и темные пути
Приводят к миру и спасению.
Но все ж — о, Господи, прости! —
Дивлюсь я Твоему терпению.

Не о погоде говорю,
А о свободе зла таинственной.
И если я Тебя корю,
То уж таков мой нрав воинственный.

Душе, что ветхий свой покров
Не сбрасывает от стыдливости,
Хотелось бы не только слов
О доброте и справедливости.

Не только смутного «потом»,
Случайной радости недлительной,
Но торжества добра над злом —
Любви победы ослепительной.