Евгений Ермолин - Мультиверс. Литературный дневник. Опыты и пробы актуальной словесности

© Евгений Ермолин, 2018

ISBN 978-5-4493-8984-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Актуальная словесность формируется как мультиверс, пространство бесчисленных измерений, бытийно множественное слово . Есть числитель, но нет знаменателя.

Свобода выбора при разнообразии возможностей расширяет горизонт коммуникации, делая ее непредсказуемо ситуативной. Этому казусу и посвящена книга.

В таком своем качестве словесность – зеркало жизни. В наше веселое время глобальный мир реализует или даже образует собой многовекторную недетерминированную коммуникацию.

Мультиплексным миром («multiplex world») назвал эту ситуацию Амитав Ачарья – сотрудник «The Huffington Post», профессор Американского университета в Вашингтоне. В мультиплексном мире разом «несколько продюсеров и актеров, которые ставят собственные шоу одновременно». У аудитории есть, таким образом, огромный и увеличивающийся выбор.

Ачарья сравнил складывающийся на новых основаниях миропорядок с мультиплексным кинотеатром: в одном комплексе много кинозалов, в которых идут разные фильмы – от голливудских до китайских.

Другая аналогия: на телевидении мультиплекс означает объединение телевизионных каналов в цифровой пакет при цифровом телевещании. Они мультиплексируются перед передачей по транспортному каналу и разделяются на конечной приёмной установке – абонентском ресивере или телевизоре.

В книге есть эскизные наброски, а есть и развернутые портреты литераторов Большого литературного цикла (1970-е – наше время) – на перекрестках эпох. На сей раз это те писатели, которыми автора зацепило.

Первым изданием книга вышла в издательстве «Совпадение» в 2017 году и стеченьем роковых обстоятельств оказалась почти недоступна для читателя.

У моего дома есть старое кладбище. Там по весне беснуются, бесчинствуют, витийствуют соловьи – и вот у меня написалось. По следам, так сказать, соловьиной оргии, патриотический манифест. Как думаете. Не пора? Вообще-то, всегда пора. Но сегодня особенно.

Распахнутое нестерпимому, космическому блеску Эльбруса плато Бермамыта. Плачущий злой осенней слезой простор, уходящий за край света (вспоминается детская дорога из Емецка в Березник).

История смела с Русской равнины монументальные государственные овчарни, не пощадив попутно многого из того, что свято и что дорого нам. Среди муляжей и декораций осталась единственная Россия – Россия духа, Россия свободы, Россия творчества.

Мы, народ непотопляемого духовного Китежа, искатели необретаемо-нескудеющего Беловодья, гуманисты, европейцы и атлантисты, номады Востока и странники Запада, охотники северных и восточных морей, просоленные крутой соловецкой солью. Спорщики с признанием права на ошибку и заблуждение как на фазис духовного роста – и мечтатели с врожденным инстинктом правды. Флибустьеры и авантюристы. Люди океанического открытого горизонта, люди, привыкшие дышать горным воздухом, люди с невероятной чувствительностью ко всему великому и прекрасному, народ свободы.

Наша история – праздник непослушания, поминки по языческим богам с их жестокой законностью и присвоенным ими произволом, с их мрачным дуализмом и тупым детерминизмом. Наши предки – викинги, измерившие бездну пространств, поморы, испытавшие морские дали, и казаки, испытавшие дали степные и лесные, искатели рая, первопроходцы, погружавшиеся в неиспытуемое мистики, бродяги, любомудры и художники.

За нами высится библейской и пушкинской Ветилуей твердыня русской культуры, гении всемирной отзывчивости и бесстрашной взыскательности, собеседник Богоматери Сергий Радонежский, Андрей Рублев и Дионисий, Нил Сорский и Филипп Колычев, огнеперый Аввакум, русские европейцы всех минувших веков.

А за ними, кто в самоупоенном токовании числит себя патриотами и монополизировал право любить родину лишь разве оттого, что раболепно пристрастен к ордынской державности, – только пыточный приказ и третье отделение, казарма и барак, только прусская муштра и китайские церемонии, только подражавший фанатичным испанцам инквизитор Иосиф Волоцкий и ассирийского стиля тиран Иосиф Сталин. Весь их пайковый «патриотизм» – лишь опивки и объедки с чужих столов.

Мы, партия ночи, партия русских ночей, ночнее которых нет. Россия творцов и поэтов. Мы смотрим в будущее их зреньем, глазами, которые слезятся от стального ветра, но которые распахнуты навстречу грядущему с его неизбежным выбором между добром и злом. Мы прислушиваемся к одинокому человеческому голосу, сочувствуем Акакиям Акакиевичам и плачем над Каштанкой, наши лбы студит ветер бывших и будущих русских революций и смут.

В нашей слабости наша сила: слабость организации и корпоративной сцепки, сила сетевых коммуникаций и спонтанных экспромтов, живого сострадания, пламенного инстинкта справедливости, готовности работать с небывалым, невероятным, неукротимым.

Айда к нам. Айда с нами. С нами нескучно.

Есть сказки-диагнозы. Одна из них – об ученике чародея. Но в России значимей другая история. Слишком многим во мне и я обязан тому, что в детстве мне рассказывали сказку про Емелю. Хорошо помню детский восторг от изобилия возможностей, реализуемых даром.

Возможно, исторически эта сказка была сублимацией тяжелого и низкопродуктивного труда, компенсаторным рефлексом жизненной неудачи. Но она не осталась без последствий. Особенно после того, как предсмертное воздаяние в качестве религиозной нормы было упразднено.

Мечтали о коммунизме. Теперь пытаемся мечтать об импортозамещении. Этапы большого пути.

Чем пахнет свобода? Просто так даже и не скажешь. Непринужденностью во взгляде, жесте, походке. Вседозволенностью, контролируемой только гуманизмом. Сердечностью самого краткого общения с самыми незнакомыми людьми. Вольным нравом клошаров. Эротическими флюидами среды. Правом на одиночество в толпе. Интернационалом улиц, станций и вагонов метро. Да и много чем еще.

Как сказал Эренбург, от слова там легко и больно. И чего-то еще про шарманку, которая поет, чего захочет…

Первый раз я был в Стамбуле года три назад. Бродил, дышал, страдал, любил, жил. Недолго это длилось. Там, как и в Иерусалиме, чувствуешь неслиянность и нераздельность души и места. Почти как в Иерусалиме.

Как евреи плачут душой об Иерусалиме, так русские иногда вожделеют – по гораздо более смежным, но более чем понятным историческим поводам – о Константинополе. Ибо что мы такое без него? Периферийная страница византийской истории, восточные задворки Европы… Приедешь в Киев и видишь, что он набрал сакральную энергетику, он овеян небесными и демоническими стихиями, и не томится так о вымечтанной прародине духа. Но не Москва, нет. Здесь и демоническое – пародия на серьезность, воланд да мавзолей, лубянка да пьянка. А здешний сакрум и вовсе непрочен, податлив злобе века того и сего.