Владимир Злобин - Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания Статьи. Стихотворения

И оба они бродят, нестриженые и немытые, с обкусанными ногтями, в нарочито мешковатой одежде, от бара до бара, одурманенные бездушной исступленностью рок-н-ролла, лихорадочными ритмами джаза, яростным самозабвением автомобильных гонок и боксерских матчей — любыми проявлениями слепого азарта.

Это молодые люди, не знающие ни молодости, ни связи времен, ни традиций прошлого, ни надежд на будущее. У них нет ни вчера, ни завтра, а лишь крошечное сегодня, даже только «сей час», «сия минута».

…Книги, строго соответствующей тому, что рассказано выше, нет. И вместе с тем здесь ничего не выдумано, а просто сведены воедино персонажи нескольких произведений, опубликованных в последние годы в различных странах.

В числе этих книг романы и пьесы так называемых рассерженных молодых людей Англии («Счастливчик Джим» Эмиса [296], «Место наверху» Брейна [297], «Соперники» и «Торопись вниз» Уэйна [298], «Оглянись во гневе» Осборна [299]); книги, декларации и самый образ жизни представителей так называемого бит дженерейшн [300]в США (Керуак [301]— «На дороге» и «Люди из подземелья», Клелан Холмс — «Иди!», стихи Аллена Гинсберга [302]); повести француженки Франсуазы Саган [303]— «Здравствуй грусть», «Неопределенная улыбка», «Через месяц, через год…». К ним близки и многие произведения молодых французов, называющих себя «рейстами» (Роб-Грийе [304], Натали Саррот [305], Бютор [306]).

Эпидемия литературной «рассерженности» распространяется со скоростью вирусного гриппа. В Западной Германии ее признаки обнаруживаются в книгах молодых писателей Рольфа Беккера (романы «Ноктюрно», 1951 и «Михаэль Фрост»), Зигфрида Ленца [307](роман «Человек в потоке» и сборник новелл «Охотник, над которым смеялись»).

В Испании книги «злых» молодых писателей (Гойтисоло [308], Кирога и другие) впервые за долгие годы вызвали оживление в литературе. В некоторых зарубежных газетах уже появились сообщения о первых книгах «сердитых» молодых литераторов Норвегии, Швеции, Исландии и Дании.

В трех повестях Француазы Саган, наблюдательной, тонкой стилистки — несомненно, очень одаренной, но еще более разрекламированной, — действует, по существу, одна и та же героиня. В первой книге она, будучи еще почти ребенком, с недетским умением и знанием человеческой психологии разрушает брачные планы отца и становится — сама того не желая — причиной гибели его возлюбленной («Здравствуй, грусть»). Потом она — скучающая студентка, бездумно и безрадостно переходящая от одного любовника к другому. Внезапно встретив нечто близкое к настоящей любви, она обнаруживает, что это ей недоступно, что приходится довольствоваться только коротким подобием счастья («Неопределенная улыбка»), В последней книге Саган она представительница художественной богемы, спокойно и даже равнодушно убежденная в ничтожестве своем собственном и всех окружающих ее людей. Ничтожны и ее занятия, и ее любовь. От всего, чем она живет, «через месяц, через год» не останется и следа («Через месяц, через год»),

В Западной Германии в первые послевоенные годы выступили молодые писатели, страстно, до иступленности страстно отвергавшие недавнее прошлое своей страны. В рассказах и драмах Вольфганга Борхерта, в романах и новеллах Генриха Бёлля [309], в повестях и романах Герта Ледига [310], Ганса Пумпа, Карла Людвига Опица [311]и других воплотилось вполне определенное общее (несмотря на различия) чувство. Это был отчетливо целеустремленный и — при всех внутренних противоречиях — антифашистский, антивоенный гнев, обуревавший поколение бывших солдат. Однако в книгах молодых литераторов Западной Германии самого последнего призыва, тех, кого критика уже называет «немецкими сердитыми», звучат иные, более примирительные ноты.

«Рассерженные» юноши английской литературы воплощают открыто социальную проблематику в традиционных формах реалистической прозы. Эмиса, например, критика называет продолжателем Филдинга [312]и Диккенса. В романах Эмиса и Уэйна действие развертывается на широком социальном фоне современной английской действительности. Они еще, несомненно, остаются в русле литературы критического реализма XX века. Их заокеанские ровесники, напротив, нарочито асоциальны и в ряде случаев столь же нарочито антиреалистичны. Большинство из них в отличие от их английских «кузенов» не отягчено никаким образованием. Они не издеваются над культурными и историческими «святынями», потому что не знают их, да и не очень хотят знать. Иногда в их беседах мелькают имена Достоевского, Шопенгауэра, Ницше, Кафки, Хемингуэя, но о них просто упоминают, так как это те, «о ком все говорят». Персонажам романов и повестей Керуака и Холмса чужда и враждебна сколько-нибудь серьезная духовная, мыслительная деятельность.

Все они, как правило, «хипстеры», то есть «вихляющие бедрами», — так называют в США молодых людей, развинченных тряской рок-н-ролла. В посвященных им романах нет действия, нет сюжета в обычном значении этого понятия. События здесь случайны, почти не связаны между собой, хаотически чередуются со столь же произвольными отступлениями и могут быть переставлены, перетасованы в любом порядке, как карты в колоде. Персонажи мелькают на страницах книг, словно прохожие на улице или посетители, сменяющиеся у стойки бара.

В романе Керуака «На дороге» герой, молодой писатель из Нью-Йорка, то в одиночку, то вместе со своими приятелями непрестанно мечется по дорогам США. На вопрос о цели непрерывных и безостановочных скитаний один из них отвечает: «Не знаю, куда и зачем, просто мы должны двигаться».

Они теряют друг друга, «голосуя», подсаживаясь в попутные машины, и снова оказываются вместе, встречают новых случайных спутников и спутниц либо относительно давних знакомых или приятелей. И сам рассказчик Сол Парадайз, и главный из его друзей-попутчиков, и отчасти даже наставник Дин Морайэрти так же, как и все другие (названо множество имен), почти совершенно безлики. Ничего не известно ни об их убеждениях, ни даже о характерах. О Дине сообщается, правда, что для него «половая жизнь была самой большой и, пожалуй, единственной святыней его существования». Он стремится обладать всеми женщинами, живет одновременно с двумя, но легко «уступает» и даже навязывает их друзьям.

Вся жизнь Сола и Дина и всех, кто с ними, — это прежде всего непрерывное движение. Они все время в пути. Из Нью-Йорка в Чикаго, из Чикаго в Денвер, оттуда в Сан-Франциско, потом в Лос-Анжелес, в Мексику, обратно в Чикаго и Нью-Йорк. Они ездят на автобусах, попутных легковых и грузовых машинах, одалживают машины, воруют, выманивают, ломают, бросают их, участвуют в нелепых гонках. Иногда они работают, чтобы оплатить дорогу, работают где попало и кем попало — сборщиками хлопка или полицейскими стражниками, литературными «неграми» в Холливуде или грузчиками. Они сходятся и расходятся с девушками, такими же бродячими и такими же безликими; называются только их имена и самые общие приметы: блондинка, брюнетка, маленькая, тихая… Все они — и юноши и девушки — много пьют. Значительное место в их жизни занимают всяческие наркотики — кокаин, героин, опиум, морфий. И так же, как наркотикам, предаются они джазу, рок-н-роллу и бугги-вугги. Но самое главное для них — это своеобразный культ непрерывного, стремительного, истерически судорожного движения.