Михаил Фонотов - Каменный пояс, 1987

Не прошло и пяти минут, как Сергей свалился на бок и уснул. Черноскулов склонился над ним, подергал за лацкан пиджака, за ухо, расстегнул пиджак Сергея, вытянул пачку денег, сунул в свой карман, неторопливо вышел из сквера и лишь потом ускорил шаг. Свернув за угол и пройдя еще квартал, он остановился у телефона-автомата, два раза крутнул диск:

— Милиция?! В сквере у ресторана «Вечерний» валяется пьяный!

«Завтра поглядим, Сергуня, как ты запляшешь, — думал Черноскулов, шагая вразвалку. — Притопаешь ко мне, как пить дать. Никуда не денешься. Тогда и покалякаем. Не верю, чтобы не помог мне… Уломаю».

Проснулся Лоскутников глубокой ночью. Тяжелую голову разламывала острая боль. К горлу подступала тошнота. Во рту — сушь. Хотелось пить. Открыв глаза, он не сразу понял, где находится. Длинную комнату, окна которой были задернуты белыми легкими шторами, освещала одна лампочка, слабо распылявшая свет. Кушетки, выстроенные в два ряда, заправлены чистыми простынями. Слева и справа спали мужчины — человек десять. Монотонный храп разносился по всем углам. Здесь все походило на больничную палату, но в следующую минуту в проеме открытых дверей появился милиционер в распахнутом синем халате. Вытрезвитель! Сергей поморщился, зажмурил глаза. И все этот проклятый ресторан! И все эта проклятая выпивка! В больной голове смутно вставала картина начала вечера: он постоял у порога, осмотрелся, выбрал стол, сел и сделал заказ… Неслышно подошел Черноскулов. Пили… Дальнейшие события не задержались в памяти. Сколько Сергей ни старался, ничего вспомнить не мог.

Сергей со стоном вздохнул, откинул простыню, поднялся, направился к дежурному походкой больного человека.

Рослый, с пышными усами старшина милиции Угрюмов устало поглядел на Сергея, стоявшего в трусах и майке против двухтумбового стола. Старшина расспросил и записал на листе фамилию, имя, отчество, день, год и место рождения, домашний адрес, место работы. Эти данные он передал кому-то по телефону и стал ждать. Минуты через три сказал в телефон: «Все совпадает? Хорошо. Спасибо». Опуская трубку на рычаги, спросил:

— В вытрезвителе первый раз?

— Первый, — горько вздохнул Лоскутников. — И последний.

— Часто пьете?

— Нет.

— А не пить можно?

— Можно.

— Все, с кем доводилось говорить, согласны, — ворчал Угрюмов, — но не все умеют сдержать себя. Потому и не перевелись «шатуны», выписывающие ногами кренделя.

Пока Лоскутников одевался, Угрюмов заполнял акт, продолжая ворчать:

— Из «шатунов» получаются «падуны». Упадет и подняться не может. Таких сам господь повелевал подбирать и доставлять сюда. Вас тоже можно причислить к «падунам», хотя вы не валялись под забором, а лежали на скамье.

— Где? — вырвалось у Лоскутникова.

— В сквере у ресторана «Вечерний».

— А… — Лоскутников осекся, лихорадочно обшаривая карманы пиджака и брюк. — А деньги? Где деньги?

— Какие деньги? — старшина перестал писать, вскинул глаза на Сергея.

— У меня было триста пятьдесят рублей. Пусть двадцать-двадцать пять пропил. Остальные должны быть.

— Триста пятьдесят?

— Зарплата и отпускные.

— Вас доставили общественники. При них проверяли одежду. Денег не было. Вот подписи. — Угрюмов ткнул пальцем в исписанную бумагу. — Что деньги у вас были — верю. Но когда? В том вопрос. Искать надо там, где вы находились. Пили где?

— В ресторане «Вечерний».

— С кем?

— С одним знакомым.

— Повидайте его. Он, может, на хранение взял. А помните, как расплачивались с официанткой?

— Смутно.

— Советую сходить к ней. Авось подскажет что-то дельное. С пьяными всякое приключается. Как-то привезли ночью одного здоровяка. На нем майка да трусы, больше ничего. Утверждает: ограбили. В каком месте — не помнит. Поехали туда, где подняли, стали шарить кругом. В разных местах нашли пиджак, брюки и туфли. Вот так-то, молодой человек. А сейчас распишитесь в акте, получите квитанцию на оплату за услуги и дуйте домой. Вас наверняка потеряли.

Лоскутников поставил в акте короткую неразборчивую подпись, получил квитанцию и, хмурясь, ушел. Ночь стояла темная, мокрая. Дул сырой встречный ветер. Сергей понуро брел по затихшим, пустынным улицам. На душе было гадко.

— Почему не предупредил, что так поздно придешь? — с тревогой упрекнула Дарья Семеновна, впуская сына домой. — Скоро уж утро. Я вся извелась, измаялась, всякое передумала, места себе не нахожу.

— Так вышло…

Никогда Сергей прежде не видел у матери такое утомленное, бескровное, постаревшее лицо с резкой синевой под потухшими глазами. Ему захотелось утешить ее, сказать что-то нежное, но не приученный с детства к ласкам, он не смог отыскать слов.

— Есть будешь? Поди, проголодался?

— Не хочу, — ответил Сергей, проходя в горницу. Мать направилась за ним.

— Женился хоть бы. Тогда бы душа моя была спокойна. Чего хорошего по ночам шастать?

— Ладно, мам, женюсь.

— На примете-то хоть есть какая?

— Есть. Хорошая, тебе понравится.

— Привел бы хоть, познакомил…

— Ладно, мам, приведу.

— Зовут-то как?

— Ниной.

— Отпуск-то оформил?

— Уже в отпуске.

Дарья Семеновна вздохнула и ушла в кухню, где стояла ее койка. Сергей разделся, упал на диван-кровать.

Проснулся он поздно. Сквозь узкие щели закрытых ставней в горницу с трудом пробивалось солнце. Временами, обрываемые облаками, лучики исчезали, снова появлялись и опять исчезали. Сергей потер глаза, сунул ноги в тапочки, вышел на кухню. На столе лежала записка: «Щи в печке». Но есть не хотелось. Из головы еще не ушла боль, лоб разламывало. Побрившись, Сергей долго умывался, бросая в лицо пригоршнями холодную воду. Старания оказались напрасными, облегчения не наступило. В таком состоянии он пришел в ресторан, сел за тот же самый стол, за которым сидел вчера. К нему подошла та же официантка с высокой прической, поглядела на Сергея, загадочно улыбнулась, открыла блокнотик, готовая принять заказ.

— Вы извините меня, — тихо и сконфуженно сказал Сергей.

— За что?

— За вчерашний вечер. Переборщил, ничего не помню. Я не остался должен?

— Нет. И ваш приятель не должен.

— Не заметили, как я ушел?

— Вас еле тепленького и увел тот приятель. — Официантка нарисовала такую подробную картину, будто весь вечер стояла рядом и все видела. — Он не перепил, был в своем уме. Я даже подумала, что он вас очень уважает.

— Почему вы так решили?

— Уж больно он старался. Даже закуску на вилке вам подавал. Так угощают или начальника или очень близкого человека.

— Мы не ссорились?

— Нет.

— Я денег ему не давал?

— Не видела. Но денег у вас было много.

— Он видел?

— А как же. Когда рассчитывались, при нем вытаскивали из кармана пиджака. А что? Потеряли?