Михаил Фонотов - Каменный пояс, 1987

— Спасибо, Иван Иванович. А в колонии свидания дают? — озабоченно спросила Нина.

— Дают. Имеются специальные отдельные комнаты. Тем, кто работает хорошо и ведет себя достойно, свидания разрешают до трех суток. Позволены и короткие встречи в общей комнате.

— Спасибо, Иван Иванович. Что же делать? Что же делать?..

Этот вопрос, отпугивая сон, донимал ее сейчас, глухой ночью, заставляя вспоминать каждое слово, произнесенное Сергеем и Иваном Ивановичем при встрече. Думать никто не мешал. Ольга, живущая с Ниной в одной комнате, уехала по туристической путевке. Лишь перед утром, когда по небу рассыпались дрожащие звезды, Нина все же уснула. Ненадолго, но крепко.

День начался суматошно. Она проснулась позднее обычного, заторопилась, наскоро съела ватрушку с кефиром, оставила на столе немытую бутылку, кинулась на улицу.

К остановке, заполненной людьми, грузно подруливали труженики-автобусы, со скрежетом раздвигались дверцы, и те, кто порешительнее и попроворнее, втискивались на подножки, напирали вперед, покрикивали:

— Середина! Уплотнимся! Еще немного! Выдохнем разом! Вот так!

Пропустив один, Нина еле попала во второй автобус. Ее вдавили на заднюю площадку, и она, уезжавшая всегда до людского наплыва, теперь винила себя за то, что проспала, не успела на ранние рейсы и теперь, вероятно, опоздает.

Через проходную Нина промелькнула за две минуты до начала работы. Пожилой, неповоротливый вахтер, проводив ее понимающей улыбкой, покачал головой.

Вначале работалось неровно, без обычного ритма. Время от времени Нина поглядывала по сторонам, надеясь увидеть Анну Владимировну. Но та почему-то не появлялась, и только в обед они встретились в столовой. Анна Владимировна подошла к столу, за которым обедала Нина, пригласила посидеть в фабричном сквере. Они выбрали беседку между газонами, где цвели пионы и георгины, защищенные с северной стороны кустами сирени.

— Нина, ты сегодня мне не нравишься, — первой начала разговор Анна Владимировна. — Неужто милиция огорчила?

— И так, и не так, — неопределенно ответила Нина.

— Ну-ка, ну-ка, расскажи! Разберемся, время пока есть.

Нина горестно вздохнула, начала рассказывать, поглядывая по сторонам, опасаясь, чтобы слова ее не донеслись до других женщин. Слушая, Анна Владимировна то задумывалась, то испуганно круглила глаза, то открыто удивлялась. Когда Нина выговорилась, Анна Владимировна спросила:

— Да ты поняла ли, зачем приглашали в милицию?

— На свидание с Сергеем, он упросил. Зачем же еще?

— Да тебя же сватали, дуреха! Милиция сватала! Не открыто, но сватала. Разве не ясно? Вдумайся хорошенько. Сергея не хаяли? Не хаяли. Сказали, что он тебя очень любит? Сказали. Регистрироваться предлагали? Предлагали.

— Нет, не предлагали.

— А как понимать разрешение на брак? Даже организовать обещали. Разве это по сути своей не предложение?

— Такое мне в голову не приходило.

— На работе ты смышленая, а тут догадаться не сумела, — легко упрекнула Анна Владимировна. — И как ты решила?

— Пока никак. Посоветоваться было не с кем. Родители живут далеко. Ольга уехала по турпутевке. Вот и ломаю голову, не знаю, в какую сторону кинуться. Страшит то, что Сергей окажется в колонии второй раз. Каким он вернется. Таким ли, какой есть? Не станет ли хуже?

— Если сильно любит, не испортится, бояться не надо. У него, видать, не ломкий характер. Да и Переплетчиков, говоришь, уверен, что Сергей не будет хуже.

— Так он сказал.

— Чего же еще хочешь? Если Сергей тебе мил — решайся шагнуть навстречу. За то, что ты от него не откажешься, он должен сильнее ценить и любить.

— Хорошо бы…

— По-другому и быть не должно.

— Спасибо, Анна Владимировна.

— Жить, Нина, надо решительнее, — поучала Анна Владимировна, — но нельзя терять разум.

— Да, да, — согласилась Нина.

…И вот сейчас, через семь месяцев, Переплетчиков получил бандероль. Кроме браслета и авторучки, в пенале оказалось письмо, написанное бисерным почерком. Иван Иванович разгладил листы и принялся за чтение:

«Здравствуйте, многоуважаемый Иван Иванович! Прошло немало времени с того дня, когда мы виделись последний раз. Хотел написать раньше, но не стал, потому что не имел для Вас подарка. Эти сделанные мною вещицы должны понравиться Вам. Высылаю их с радостью.

Я нередко вспоминаю наши встречи, от первой до последней. Воспоминания крепят меня, наполняют силой и еще большим уважением к Вам. Вы даже не знаете, как Вы мне стали близки и понятны. Особенно теперь, когда я получил возможность видеться с Ниной. Она живет у моей мамы, приезжала один раз, и нам давали свиданку на трое суток. Мы много говорили о жизни и о Вас. Мы очень довольны, как была организована регистрация брака. Никто не заметил, что нас сопровождал конвой. Хорошо, что Вы и другие были одеты в штатские костюмы. И Нина оказалась молодцом, не показала слабости, улыбалась. Но в первом же письме призналась, что крепилась изо всех сил, чтобы не расплакаться.

Я убежден, что Нина из тех, кто может сделать меня счастливым. За это буду пожизненно Вам благодарен. Если бы не Вы, я мог бы потерять ее навсегда.

Теперь коротко о здешней жизни. Хотя мои преступления нелегким колесом прокатились по мне, изуродовали мою молодость, я не погиб, окончательно стряхнул с себя преступное прошлое. Здешнее начальство относится ко мне хорошо, увидело мои старания, объявило благодарность. А свиданка с Ниной — лучшее поощрение. «Отпетых» здесь единицы. С ними, как Вы советовали, не сближаюсь. Среди моих знакомых нет таких, которые бы не раскаивались. Никчемное прошлое корежит их, особенно тех, которых доставили сюда за преступления против людей. Такие с опозданием поняли, что люди должны относиться друг к другу бережнее. Иногда слышно горькое: «Я, дурак, испортил свою жизнь, так хоть бы других уберегли, остановили вовремя…»

А теперь, Иван Иванович, извините. Растормошил я себя, разогнался. Пора кончать. На дворе ночь. Колонисты спят. Удачи Вам всегда и во всем!

До свидания!

— Эх, Сергей, Сергей!.. — Лейтенант Переплетчиков свернул письмо, положил в сейф. Где-то среди честных людей бродят сейчас другие, подобные Черноскулову, и, возможно, они уже нашли новых несмышленышей и ведут их к той запретной черте, от которой до преступления один шаг.

А вовремя ли кто-то перекроет им дорогу?

Успеет ли перекрыть?

Не опоздает ли?