Виктор Вохминцев - Южный Урал, № 27

У села повстречалась Лене «Победа», прошуршала мимо, обдав горячей пылью. В кабине она успела разглядеть Махрова и человека в диагоналевом кителе, в фуражке и вспомнила, что это секретарь райкома партии Лоскутов.

Отъехав немного, машина неожиданно встала. Открылась дверца, и из кабины вылез Махров. Лена остановилась: Махров требовательно звал ее к себе. Лена спрыгнула с телеги и подошла.

— Что везешь? — свирепо спросил Махров.

— Сено, — ответила Лена, — и солому.

— Брось! Мне некогда балясы точить!

— Вы разве не видите, что я везу?

— Опять к Борьке заезжала! Опять квасила молоко!

— Заезжала! Ну, и что же?

— Я тебе покажу!..

— Погоди, Махров, погоди, — остановил председателя Лоскутов. Он был на голову выше Махрова, статный, горбоносый, в галифе. Махров рядом с ним — колобок.

— Возможно, девушке надо было заехать к этому Борису, — продолжал Лоскутов. — Кстати, кто он?

— Мужем называется, — ответила Лена.

— Веская причина, — улыбнулся Лоскутов. — Езжай, езжай, а то и в самом деле молоко скиснет…

Махров поглядел на Лену, и она без слов поняла: ничего не забудет. Выпроводит начальство и припомнит и этот разговор, и пятикилометровый крюк. Она повела плечом: «Подумаешь, страсти какие!» — и побежала к подводе.

Возле правления увидела Костю. Он заводил мотоцикл, и заводил, видимо, давно: пот катился по заросшим щекам, рубашка на спине промокла. По ссутулившейся спине, по резким движениям, по остервенелым рывкам ноги, которой он крутил стартер, Лена поняла, что Костя не в духе. Она попридержала лошадь и крикнула:

— Здравствуй, Костенька!

— Здравствуй, — неохотно отозвался он и, даже не взглянув на нее, продолжал заводить мотор.

— На тебе бы воду возить, сердит больно… — не унималась Лена. — Я привет привезла…

— Проезжай, чего там еще… — сказал Костя.

— Ты спроси: от кого? — и я поеду…

— Вот пристала! Нужен он мне твой привет, как пятое колесо телеге!..

— Да не мой, дуралей: от Настеньки!

Костя молча установил мотоцикл на подпорку, подошел к Лене, взял из ее рук хворостинку и несколько раз огрел мерина. Тот вздрогнул, лягнул и рванулся с места галопом. Жалобно заскрипели бидоны, а Лена, чуть не вывалившись из телеги, засмеялась:

— Дуралей ты и есть! Прошляпишь девку, каяться будешь!

Костя невольно улыбнулся, погрозил Лене кулаком. Вернувшись к мотоциклу, он еще раз крутнул стартер, и мотор заработал. Надо было ехать на элеватор.

Костя любил быструю езду. Ветер бьет в лицо, свищет в ушах. Мелькают осенние поля и березовые перелески. Желто-зеленая даль чиста. Мотоцикл мчится и мчится. Хочется еще прибавить скорость, чтобы почувствовать себя вольной, стремительной птицей. И мысли рождаются стремительные и беспокойные, даже сжимается сердце.

Настенька! Напрасно говорят, что Костя не замечает девушку, не видит ее привязанности. Он видит, знает, но не может ответить взаимностью. Чудесная девушка Настенька, только другую любит Костя, другая не выходит из ума. Нескладно получается в костиной судьбе. Уходя в армию, думал, что не вернется в родное село. Отслужив положенный срок, устроился в городе, на заводе. Там и познакомился он с Люсей, чернобровой гордой девушкой. Уже ясным и радостным представлялось будущее, мечтали они получить квартиру и никогда не разлучаться. Но дрогнуло костино сердце, когда услышал о великих переменах, которые начались на селе, задумался, затосковал. Тогда-то и разошлись дороги с Люсей. Не захотела гордая девушка ехать в село, осталась на заводе. Костя уехал один и скучал.

А мотоцикл мчится и мчится. Пыльная змейка ложится за мотоциклом. Не дают покоя Косте мысли о девушке. Костя надеется, что Люся приедет к нему. Он верит ей. Она гордая, но ласковая девушка. Костя, не может думать о ней по-другому, не может понять, что Люся совсем, совсем не такая…

…А мотоцикл летит вперед, не успевая за костиными мыслями. Славная девушка Настенька! Только она ничем не напоминает ему чернобровую Люсю. Настенька безобидная, тихая, работящая. Когда ее брал в оборот Махров, она казалась Косте школьницей, готовой провалиться сквозь землю, только бы не слышать упреков Махрова. До глубины души ненавидел его Костя и не раз вступался за Настеньку. И не только из-за Настеньки сталкивался Костя с Махровым. Но тот всегда умел повернуть по-своему, часто ставил молодого бригадира в тупик. Косте всегда было неловко перед Настенькой, перед другими колхозниками за то, что он слабее председателя. Вот и сегодня Костя поехал на элеватор после бурного объяснения с Махровым. Костя считал, что не дело бригадира — «проталкивать» забракованное зерно. В бригаде хватало работы. Но поехал, не устоял.

Директор элеватора принял Костю сухо и после недолгой перебранки согласился выделить двух человек на перелопачивание зерна. Костя обрадовался этому, потому что у такого скопидома, каким был директор, и снега зимой не выпросишь. Когда Костя собирался в обратный путь, к нему подошел редактор районной газеты Рогов и попросил подвезти до колхоза «Красный Октябрь». Костя молча показал на дополнительное седло. Когда приехали в «Красный Октябрь», Костя, поколебавшись, спросил редактора:

— Может, вас, товарищ Рогов, до нашего колхоза довезти? Давно не были…

Рогов улыбнулся:

— Не думаю, что Махров скучает…

— Вы Лоскутова правильно разделали, а про Махрова забыли.

— Каждому свое время. А что, Махров такой грешник непоправимый?

Костя безнадежно махнул рукой и, не ответив, умчался. Рогов задумчиво посмотрел ему вслед, свернул в боковую улочку и, минуя правление, направился на полевой стан.

До него было километров пять. Дорога шла березовым лесом. Деревья пожелтели, трава пожухла, и воздух был напоен терпким запахом увядающих трав. Было тихо. Рогову ни о чем не хотелось думать, хотелось хоть ненадолго забыть о всех передрягах, которые приходится переживать. Сегодняшняя встреча с Лоскутовым оставила неприятный осадок. Обидно было то, что Лоскутов обманул его. Ведь Рогов знал, что секретарь едет в «Южный Урал». Так бы и сказал: не возьму. А то покривил душой…

На полевом стана Рогов застал мальчонку — водовоза, который из костра вытаскивал печеную картошку и, обжигая пальцы, совал ее в карман. Встретил Рогов и заведующую клубом Валю Иванцову. Валя обрадовалась и подвела его к стенной газете, над которой мучилась с утра.

— Посмотрите, Николай Иванович, — сказала Валя, — получилось что-нибудь?

Рогов окинул опытным взглядом лист бумаги с косо наклеенными заметками, с неуклюжими завитушками заголовков.

— Плохо, — сказал он.

— Так-таки и плохо? — обиделась Валя. — Очень плохо…

Валя посмотрела на Рогова исподлобья. По выражению ее лица было видно, что в ней боролись обида и в то же время какое-то иное чувство. Оно, это чувство, будучи сильнее, победило. Валя улыбнулась: