Андрей Дашков - Наша фантастика, №3, 2001

И улыбнулся. Улыбка не была фальшивой, он явно ничего не боялся, этот светловолосый паренек. Если что-то его и мучило, то не страх, а любопытство: как оно будет?..

— Вот поэтому я тоже не надеваю всю эту антирадиационно-противохимическую дрянь, но совсем по иной причине. Ты считаешь, что эта штуковина по своей мощности просто прошибет любую защиту, а я — что она вообще будет действовать непредсказуемым образом и мы даже знать не можем, что против нее поможет, а что — наоборот.

— Это ты у себя в универе слыхал или сам решил? — ошеломленно спросил солдат.

— И решил, и слыхал.

Помолчав немного, солдат передернул плечами:

— Ладно, не все ли равно… Сколько осталось? — И сам посмотрел на часы.

Осталось чуть больше минуты.

— Сто двадцать секунд, — сказал лейтенант.

Внезапно он развернулся и открыл огонь по позициям противника. Солдат тут же последовал его примеру. Комментариев не требовалось: из-за поворота окопа за их спинами возникло армейское начальство, как бы не заработать пулю за преступное бездействие раньше, чем все случится. Не очень большое начальство — два сержанта и капитан.

Стреляя вслепую, солдат еще раз украдкой бросил взгляд на часы. Последний раз. Больше ему глянуть на циферблат не доведется.

Внезапно мир вокруг него наполнился светом и автомат подпрыгнул в руках.

Несколько секунд он ощущал себя на грани жизни и смерти. Окончательно поняв, что жив, он боязливо поднес руки к лицу — и обомлел.

Ремень автомата захлестнулся на его предплечье, так что он потянул его за собой. Потянул, как не имеющую веса детскую игрушку. Автомат был пластмассовый, детский, с нарядной этикеткой сбоку и лампочкой, имитирующей вспышку выстрела, на конце ствола.

Солдат опустил глаза на висящий у пояса штык в ножнах. Яркий пластмассовый кинжал, которые продают в детских магазинах рядом с игрушечными же саблями и щитами.

Солдат представил, как в пусковых шахтах среди сложнейшей аппаратуры стоят игрушечные ракеты, как танкисты с недоумением топчутся вокруг своих вдруг ставших игрушечными машин, а на палубах авианосцев четкими рядами выстроились игрушечные самолеты с куцыми крылышками.

Это и есть сверхоружие?

Последние слова он, видимо, произнес вслух, потому что ответил ему лейтенант:

— Не знаю… У меня такое впечатление, что нам кто-то помог, не дал уничтожить друг друга.

— Кто? — Солдат всем корпусом повернулся к нему.

— Я же сказал — не знаю. Может быть… оттуда? — И лейтенант снова указал большим пальцем вверх.

Рядом с ним один из сержантов стоял на коленях и, кажется, молился. Солдат посмотрел в небо, готовый рухнуть ниц:

— ОН?

— А может быть, ОН. — Лейтенант направил палец себе под ноги, в землю. — Дьявол ли, Бог или парни из летающих тарелочек — не все ли тебе равно?

Нет, ему было не все равно. Вокруг них собирались люди в защитной форме, все с одинаково потрясенными лицами, но что-то мешало солдату стать одним из них. Ему обязательно надо было закончить разговор. Вот только зачем? Разве может он быть важнее того, что уже произошло?

А лейтенант все говорил, и выглядел он гораздо серьезнее, чем недавно, когда ожидал двенадцати:

— Кто-то сделал за нас нашу работу. Просто переменил знак. А ведь ничего и никуда не исчезает, и мы теперь не можем знать — если ЭТО изменилось в лучшую сторону, что же сдвинулось в худшую? Не можем, поскольку это сделали за нас, и теперь если…

— Чего там «если»! Какое еще «если», дурачок! — Солдат вдруг схватил лейтенанта в охапку, как ребенка, и закружился, хохоча. — Все закончилось, салага, войне абзац, всем войнам теперь абзац!

За его спиной капитан, срывая голос, пытался восстановить порядок. Потом раздался щелчок, и между лопаток солдату ударила холодная струйка: капитанский пистолет оказался водяным. Солдат даже не повернул головы.

Лейтенант невесело усмехнулся:

— Вот герой, даже из этого пытается стрелять. Все мы немножко такие. И ты. И я… А ты говоришь — войне конец.

— А… — Солдат махнул рукой. — Вернусь — у своего Малыша все военные игрушки повыкидываю.

Лейтенант улыбнулся еще грустнее:

— Думаешь, это решит проблему? Это надо было сделать нашим отцам. Может быть — даже нашим дедам. А теперь, боюсь, шанс упущен. Хоть бы уж по нам ударило, а не по…

— Ох, не каркай, салажонок!

В глубине души солдата мохнатым пауком шевельнулся беспричинный страх за сына, за Малыша. Как он там, что сейчас делает?.. Но он тут же забыл об этом, потому что от чужих окопов к ним уже шел человек в чужой форме, и при каждом шаге у него за спиной прыгал автомат — легко, как может подпрыгивать только игрушечное оружие…

Малыш занимался примерно тем же, что и его отец, — стрелял очередями. На конце дула пульсировал красный огонек лампочки, и что-то, питающееся от батарейки, синхронно изображало треск, но Малыш на всякий случай еще и кричал «тра-та-та-та!», и так же кричал Рыжик, с которым он перестреливался, хотя у Рыжика был револьвер. Воспитательницы, выведя старшую группу в парк, считали свой долг выполненным и щебетали в сторонке о своих взрослых делах.

Внезапно звук трещотки изменился и автомат рвануло к земле так, что он едва не выпал у Малыша из рук. Одновременно из дощатой крыши домика в детском городке, за которым прятался Рыжик, полетели щепки.

Малыш круглыми глазами смотрел на то, что теперь висело у него на груди. Из пластикового оно стало металлическим, у затвора поблескивала смазка.

Настоящий.

Вот это да!

Ребята сдохнут от зависти.

Рассматривая обновленную игрушку, Малыш не замечал, что пятилетний карапуз слева от него с изумлением уставился на возникшую у него в руках двустволку. Сосед справа тоже обалдело притих, отягощенный патронташем и поясом с двумя кольтами.

— Бах, бах! Тра-та-та-та-та! — вдруг закричал Рыжик, выскочив из-за угла и поднимая перед собой огромный вороненый пистолет. Рукоятку он сжимал обеими руками, как супермены в фильмах, и то удерживал с трудом.

Малыш направил на него автомат, удивляясь его возросшему весу, но, опережая свое удивление, нажал на спуск одновременно с Рыжиком.

По всей детской площадке, по всему парку, по всем паркам разом захлопали выстрелы.

Монтировщики посмотрели, как уходит по коридору Андрей, и понимающе переглянулись.

— Она ему, наверное, сказала: бросишь пить — вернусь, — поделился догадкой Вася-Миша.

— Слушай, — встрепенулся Виталик, — а что это он в театре ночует? Она ж квартиру еще не отсудила.

— Отсу-у-дит, — уверенно отозвался два года как разведенный Вася-Миша. — Все они…

Андрею показалось, что левая фурка просматривается из зала, и он толчком ноги загнал ее поглубже за кулисы. Низкий дощатый помост, несущий на себе кусок дачной местности, отъехал на метр; шатнулся на нем тополек с листьями из клеенки, закивало гнутой спинкой кресло-качалка.