Соломон Барт - Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма Собрание сочинений

Шуршат. И тощие ладони вознесли.
И точно — хлыст, и точно — свист, и ждут ответа
Отметы дней — на дыбе в ночь воздеты.
Какие отсветы в сферической пыли!

Какая дань… Непостижимым тем властям…
Кто верит, кто вопит, кто тайно внемлет
И тот, кто в рукава вбирает время
И всё бредет и бредит по ночам.

Ее лицо… Встает высокий час.
На водах города построят.
Ее лицо… Так ветр идет на нас
Грозой молитвенного строя.
Так падает созревший плод
В пустыню зрелого покоя.

Народ снует всех заговоров нить.
Ее лицо — как день церковный.
Ее лицо — как взвихренное слово,
И я встаю, пытаясь говорить…

Но как сказать? Медлительная вечность:
Мой день бессонной дыбою в висках,
Мой день — огромных дней предтеча —
Грядет в созвездиях, в ночах.

Притворство. Ложь. О, в эту сеть
Всем топотом слонов… Громадой —
В прохладный бег часов… Иль пожалеть?
И слышишь — так и быть! — игрушечное стадо,

И в скоморохи прешь, в вожди. В галдеж
Промеж тех бубенцов… О, фарисеи!..
И каждый каждому пригож,
И всей изнанкою потеют, —

К пустым истокам восходя.
И слова нет. Иль только слово: нет!
И говоришь: любимая, так — погодя —
Развеем мы песчинки лет.

Живописуя жизнь, не пятнами обоев, —
Собою изойди!.. И зацветет твой хмель,
И карусель, и колыбель покоев,
И одуванчик достижений, дел.

Всем хмелем, мышцами, пургой
Кропильниц, мяты ледовитым сном,
Потом всем телом, всей стеной,
Обетом жить и умереть потом…

И кто-то рук твоих — уже не я — моей рукою…
Огромен час: ждет схима чернеца.
Но рушится удав всей тугостью кольца —
В меня — всем голодом, всей утренней зарею.

Искомканы — о, нет! — Озарены.
Твои черты озарены неправдой.
Твоя — вот эта горсточка вины
И гибели тишайшая услада.

И ты спешишь, — грозою — напролом,
Живешь — всегда, всегда предсмертный.
Но это ты, создавший этот дом,
И этот сад, и эти дни, и версты.

И это ты, сбирающий посев,
И карлики затасканной картины —
Отвергни нежность и отвергни гнев. —
Тебе откроют тайну исполина.

Он был провидец, даже — бог.
И сколько кипарисов, сколько тополевых тог…
И в тени той немотствующий призрак,
Что можно мять, хватать: земная плоть, пол мира.

И кудри, кудри — в землю до небес —
И сгустком терпкой боли: нет! не весь!
И страхом постигал всё то же тело
И духом отвергал, и, онемелый,

Он шел в нее, входил — тоской и гневом,
Всей мукою, всем трепетом посева
И звал — кого? — и вторил сам себе: Жена!
Развеяв в мире — дни и ночи — письмена.

А если позабыть… Я позабыл тебя,
О память, злая память, злое сердце —
Я первый говорю: я позабыл тебя —
В печали расточил — земная верность.

Для терний — там сиянье всех земных древес —
Для терний медленных — для терний —
И там один листочек, там — пучок чудес,
И это только ты — земная верность.

И это ты и только ты, и не понять
И не назвать — не от стыда и не от боли,
От смысла тайного моей неволи.
Да, надо позабыть и замолчать.

Из озера, с небес струею, серебром
В огромный водоем того, что будет… Ныне
Какой туман, какой туман в моей долине
И как темно, и скорбно как, и странно нипочем —

Свершу ль, свершится ль… Ах, найти то серебро —
Все эти кольца, кольца, дым степи цыганской,
И на ветру, как влага в звонкое ведро,
Ту льющуюся в душу жажду странствий.

И песней, плясом изойти… О, встану в дым —
И стану дым — в дыму сгорю — в чаду распутий,
И выпляшу до желчи всё, до черной мути —
И буду снова вещим и немым.

Сказать, чего сказать не надо… Надо: говори,
Срывая купола, ладони обагряя…
Как все, ты проживешь до этой лишь зари.
Но надо: говори! И, вспомни, что иная —

Иная власть: не гул и гром цитат,
Иная власть: не верность до измены,
Иная гордость… я тебе не рад:
Ты скажешь всё: ты скажешь всё от лени,

Ты скажешь всё… Ты телом изойдешь.
А дух… Ты даже ведь не помнишь,
Как добывали мы и эту ложь
На дне глухой каменоломни.

Сбирая дни: колосьев кропотливый шум —
Сжигая дни: молитвы и убийства —
Она идет в огромный свой самум,
Она идет позором небылицы —

Изменою всему, сама собой пьяна,
Как виноградины тяжелого вина,
Со дна неся в предательские фильтры
Всё, что испил ты…
Ночь и тишина.

И вновь всем трепетом, всей властью отреченья
От смысла, от себя — в гармонию и ритм.
О, жажда вечного плененья
Ее убийств, ее молитв!

Нет, невозможно по-иному!
Так что же здесь осталось мне:
Для ворошителей соломы
Сгорать в причудливом огне?

Похмелье тайного бесправья…
Но кто же не был вовлечен
В земные праздные забавы —
В земной предательский закон?

Взасос — как степь, как даль гармошки —
Ветров колодцы… Эх, пройду
До первой всполыхнувшей плошки,
До первой звездочки в пруду.

За океанами — лелеять,
За океанами — любить,
И письмена свои просеять…
Быть может, так и надо жить.

И листьев шумное раздолье,
И крылья, крылья за спиной,
И щебет птиц и рокот поля —
Волны зеленой, золотой.

О, нежность, нежность… Кто обидел?
Кто обольщал? Кто целовал?
Охальный — в кудрях — небожитель
На перекрестках поджидал.

Но плоть была еще кудрявей.
И только плотью отличить
Плотское трепетное право —
Сегодня здесь бесправным быть,

Жить беспризорным, вне закона,
Как сновидений зыбкий стиль,
Как эта ласковость спросонок,
Как цветени и солнца пыль.