Шарль Бодлер - Политика & Эстетика. Коллективная монография

Durand G. Les mythèmes du décadentisme // http: www.u-bourgogne.fr/centre-bachelard/z-durand.pdf. Автор выделяет шесть мифем (термин Леви-Стросса) или комплексов (термин Башляра, синонимичный мифеме), в которых непривычное сочетание и взаимодействие элементов древних мифов порождает некое новое содержание, отвечающее духовным настроениям конца века. Эти мифемы Дюран определяет как 1) неприятие общепринятого – perversion; 2) комплекс денди»; 3) мифема заката времен; 4) комплекс болезни, исчерпанности сил и смерти; 5) мифема роковой женщины и 6) комплекс любви-перверсии.

Benjamin W. Gesammelte Schriften. Band V–1, 2. Das Passagen-Werk. Frankfurt, 1982 (далее ссылки на это издание обозначаются как PW). Мы отсылаем также к его книге о Бодлере: Benjamin W. Baudelaire, un poète lyrique à l’apogèe du capitalisme. Paris, 1979 (WB).

Muray Ph . Le XIX esiècle à travers les âges. Paris, 1999. Если техника монтажа, которую использует Беньямин в своей книге, напоминает иконоборчество Эйзенштейна, то совершенно поточное, почти селиновское письмо Мюрея наталкивает на мысль об одном из последних фильмов Сокурова «Русский ковчег», где триста лет петербургской истории представлены в одном непрерывном плане, наподобие огромного течения (если не считать купюры 1917 года). (Далее книга Мюрея цитируется в тексте с обозначением PM и указанием страницы.)

Так полагал еще Леон Доде, писатель правого толка, считавший, что «Бодлеру было не по себе в глупом XIX веке» (PW, 318).

Все происходит так, будто Беньямин, ощущавший, что он предпринимает нечто радикально новое, мог написать свою книгу не иначе, как идентифицируя себя с Бодлером, найдя в нем своего рода (W) alter ego. Воспринимая себя на протяжении какого‐то времени фигурой прошлого, он находит в себе силы описать разрозненные члены столицы XIX столетия. Оставаясь последователем Бодлера, он задумывает эссе о гашише, доходя даже до того, что организует композицию «Книги пассажей» по модели пятидесяти «Малых поэм в прозе» Бодлера, в виде пяти десятков конволютов, не все из которых были завершены. В парижском лабиринте Беньямин считал Бодлера Ариадниной нитью, тогда как в действительности тот был его Минотавром.

Беньямин обнаруживает большую восприимчивость к тоннелям метро, к сточным канавам, к заброшенным карьерам, чем к катакомбам и старым кладбищам. Тем не менее он записывает в свою книгу рассказанную Франсуа Порше историю о Бодлере и древнем оссуарии в сквере Невинноубиенных младенцев (PW, 154).

В капиталистической перспективе «гало» нового есть всего лишь разряженная аура, которую можно связать с описанным Марксом товарным фетишизмом.

«Распрекрасный заговор можно было бы организовать для изничтожения Иудейской расы. Евреи, “Библиотекари” и свидетели “Искупления”» ( Baudelaire Ch. Œuvres complètes. I. Pléiade. Paris: Gallimard, 1974. (OC I). P. 706). Свободное от истеричности объяснение этого пассажа см. в: Starobinski J. Notes de lecture // L’année Baudelaire. 6. Paris, 2002. P. 148–154, где мысль Бодлера сближается с идеей Паскаля. Все ссылки на сочинения Бодлера даются по изданию в серии «Плеяда»: Œuvres complètes. I–II. Paris, 1974 (OC I–II); Correspondance. I. Paris, 1973 (Corr. I); Correspondance. II. Paris, 1973 (Corr. II).

Беньямин сближает пиесу «Семь стариков» с одним пассажем «Искусственных райков», где говорится о рапсодическом характере галлюцинаций, вызываемых наркотиками (PW, 474). Параллель межу семью призраками и наркотиками см. в: Burton R. Baudelaire in 1859. Cambridge Universiy Press, 1988. P. 118.

Можно вспомнить здесь, что «Цветы зла» были посвящены Теофилю Готье, то есть тройное посвящение «Виктору Гюго» составляет пандан официальному посвящению всей книги («безупречному поэту, совершенному магу-доктору французской словесности, моему дражайшему и почтеннейшему мэтру и другу»). Можно подумать, что посвящение Гюго абсолютно эксцентрично, особенно если принять во внимание всю зеркалообразную систему посвящений сборника: начальная апострофа Готье явно перекликается с последним посвящением «Путешествия» Максиму Дюкану; не очень ясное посвящение J.G.F. («L’Héautontimorouménos») соответствует Ф.Н. (Феликсу Надару) в пиесе «Сон одного любопытного»; а в «Парижских картинах» посвящение «Парижского сна» (Константину Гису) явно перекликается с посвящением «Пляски смерти» (Эрнсту Кристофу).

Речь идет о пиесе 1829 года, сюжет которой обыгрывает или даже переворачивает Бодлер, поскольку она была посвящена мертвым девам: через тридцать лет под пером Бодлера девушки превращаются в старух. См. об этом: Rosenfeld M. Baudelaire, lecteur de Victor Hugo // Etudes baudelairiennes. IX. Neufchâtel, 1981.

Известно, что Бодлер посещал Эскироса, но отказывался принимать участие в сеансах столоверчения. Его явно тянуло к Сведенборгу, которого он часто цитирует, к Сен-Мартену в особенности, хотя он нигде о нем не упоминает, разве что мимоходом в «Добрых собаках»: после упоминания Сведенборга он говорит о погожих деньках Сен-Мартена. Об эзотерике Бодлера см.: Amiot A.‐M. Baudelaire et l’Illuminisme. Paris, 1982; Eigeldinger M. Baudelaire et l’alchimie verbale // Etudes baudelairiennes. II. Neufchâtel, 1971; Arnold P. Esotérisme de Baudelaire. Paris, 1972. Но эти влияния не выливаются в убеждение. В поэмах «Призрак» и «Привидение» Бодлер делает упор скорее на сексуальном характере явления, нежели на спиритическом. Любопытно, что среди неопубликованных стихов Гюго долгое время оставалась пиеса под названием «Сплин» (датируется 1848–1857 годами); позднее она была включена в сборник «Театр на свободе», где имеет место диалог с Привидением.

Любопытно, что в своих этюдах о гашише Беньямин описывает настоящую дискуссию об ауре, которую он вел под воздействием наркотиков. И с первых строк, посвященных описанию воздействия наркотиков, он признается, что сразу почувствовал присутствие трех или четырех духов, и доходит до того, что их была тьма-тьмущая. Утверждая, что аура вызывает впечатление, будто предмет смотрит на нас ответным взглядом, не хочет ли Беньямин сказать, что она подобна галлюцинации ( Benjamin W. On Hashish. Harvard University, Cambridge, Mass.: Beknap Press, 2006)?

«Необъятные когорты мира духов – это могло бы приблизить загадку его разрешения – представляют для Гюго нечто вроде публики» (WB, 95). Выдвигая положение об эквивалентности толп и духов, Беньямин не так далек от позиции Мюрея, устанавливающего связи между социальным и спиритуальным. Но в конце концов Беньямин, увлекаемый марксистскими идеями, усматривает в спиритизме Гюго лишь меркантильную метафору. Очень может быть, что сам Бодлер предугадал это ощущение близости между духами и толпами: в пиесе, озаглавленной «Толпы», встречается замечание, на первый взгляд совершенно невинное, о тождественности духов и толп, масс и призраков, социализма и спиритизма: «Словно эти бродячие души, взыскующие тела, поэт входит, если ему будет угодно, в личину каждого» (ОС I. P. 291). Здесь же Бодлер упоминает о «всемирном сообщении» и «священной проституции души».